88 лет назад началась легендарная эпопея, известная в истории под названием "Ледяной поход" КОНЕЦ 1917 ГОДА. Еще не разогнано Учредительное собрание, но большевики решительно прибирают власть к рукам, начинают красный террор. Как скажет потом основоположник Белого движения генерал Алексеев: "Куда идем - не знаю. Вернемся ли - тоже не знаю. Но мы должны зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы". Но пока в море смерти и разрушения есть несколько островков, не поглощенных революционной стихией. Один из них - область Войска Донского. Сюда стекаются спасшиеся от расправ офицеры, уцелевшие юнкера разгромленных московских и питерских училищ, кадеты, гимназисты, студенты, бойцы ударных отрядов, представители интеллигенции. Здесь они чувствуют себя в безопасности - атаман Войска Донского генерал Каледин заявил, повторив старинную формулу: "С Дона выдачи нет". ВОЙСКОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО заняло выжидательную позицию. На Круге витийствовали болтуны-либералы и "самостийники". С фронта возвращались деморализованные казаки, уставшие от войны и митингов, уверенные, что происходящее в России их не касается, и что большевики их не тронут. Рабочие Ростова и Таганрога уже изрядно "покраснели". Два пехотных полка, стоящих в Новочеркасске, постоянно демонстрируют нелояльность Донскому правительству. Им предложено разоружиться. Солдатские комитеты ответили отказом. Юнкера Донского казачьего училища и находящиеся в городе офицеры разоружили полки. Этим было положено начало Добровольческой армии. Возглавили ее бывший начальник генштаба Алексеев и генерал Корнилов. Но создание армии не встретило поддержки Донского правительства. Первая публика - богатые станичники и сытые горожане, уверовавшие в свою удачу беглецы из Питера и Москвы и напуганные их рассказами местные обыватели - принимают инициативу офицеров с равнодушием или раздражением. Один из участников тех событий, бывший юнкер-константиновец Виктор Ларионов так описывал настроения, царящие в Новочеркасске: "Мы маршировали, как прусские гренадеры Фридриха Великого, бросая открытые вызовы революции, анархии, дезертирам и самой распущенной толпе на заплеванных тротуарах. Выровненные штыки блестят на солнце, винтовки подняты высоко "по-гвардейски", шпоры трехсот человек мерно лязгают в такт шагу. "Смир-но! Равнение напра-во, господа офицеры!" А вокруг все та же улица: "Революционные" чубы, расстегнутые шинели и гимнастерки, цигарки в зубах, мятые фуражки на затылках. Нас ненавидят и шипят вслед, бросая взгляды, полные ярости и ненависти: "Буржуи… империалисты… войну затевают? Зачем сюда приехали? Мать вашу!.. Кадеты проклятые!..". К РОСТОВУ ПОДОШЛА канонерская лодка "Колхида", матросы которой и местные большевики попытались 26 ноября захватить власть в городе. Каледин двинул против них донских юнкеров и добровольцев. В подавлении мятежа приняли участие казаки. Появились первые потери. Факт гибели своей, казачьей молодежи как будто бы прояснил опасность, нависшую над Доном: в Москве Совнарком уже заговорил о контрреволюции на Дону, об угрозе революционному пролетариату от Добрармии. К Новочеркасску двигались отряды латышей и красногвардейцев из обеих столиц. Коммунистам Донбасса было роздано оружие и дано предписание "нажать" на Ростов и Таганрог. С востока двигалась городская чернь Царицына. С севера шли на Новочеркасск распропагандированные казаки, с юга - разложенная большевистскими ячейками 39-я дивизия, бросившая турецкий флот. Но донская общественность продолжала воспринимать происходящее достаточно странно. "Богатый Ростов смотрел на своих захватчиков, как на лишнюю обузу, может быть, и справедливо считая, что горсть героев не спасет его от большевиков, а вместе с тем помешает как-нибудь договориться с ними… Разбрелись казаки по своим станицам, и каждый эгоистически думал, что страшная красная опасность где-то далеко в стороне и его не коснется. Отравленные пропагандой на фронте, строевые казаки спокойно ждали Советской власти, искренне или не считая, что это и есть настоящая народная власть, которая им, простым людям, ничего не сделает", - писал генерал А.П. Богаевский. Дон, всегдашняя опора Престола и Веры, бездействовал. И если равнодушие уставших от войны казаков понятно и объяснимо, то равнодушие донских властей удивительно. Впоследствии они заплатят за это: депутатам Войскового Круга и членам правительства суждено стать первыми жертвами красного террора на Дону. А ПОКА ТВОРИТСЯ ЛЕГЕНДА. В последние дни 1917 года чудеса храбрости проявил казачий отряд есаула Чернецова, сформированный из донских кадетов, юнкеров, семинаристов и офицеров-добровольцев. Не было сплошной линии фронта. Чернецов с малой группой выходил в тыл скопления Красной Гвардии у одного из железнодорожных узлов, оставляя часть группы на железной дороге с фронта. Затем атаковал красных одновременно с фронта и тыла. Многочисленные красные отряды в панике бежали от двухсот партизан-мальчишек, бросая свои поезда с оружием и награбленной добычей. Происходили и другие невероятные вещи: на Ростов двигалась 30-тысячная армия с броневиками и бронепоездом. Навстречу ей шли две роты юнкеров с двумя орудиями. И красные отступили. Эти несколько месяцев ожесточенного и, казалось бы, совершенно безнадежного сопротивления позволили укрепить возникшие ячейки Добровольческой армии. Но ситуация становилась все более и более тяжелой. 20 января из-за предательства казаков станицы Каменской гибнет Чернецов. Измотанные, поредевшие отряды добровольцев откатываются к Ростову и Таганрогу. "СЕГОДНЯ РАЗНЕСЛАСЬ весть, что донской атаман Каледин застрелился в своем дворце. Он покончил с собой, когда убедился, что казаки не хотят защищать свой край, он отказался уходить из столицы Войска вместе с верными казаками и добровольцами. Большевистские части вместе с казаками-изменниками подступили с севера к Новочеркасску, с запада и с юга к Ростову", - писал В. Ларионов. Стало ясно, что Добровольческой армии Дон не удержать. Было принято решение отвести ее на Кубань, где еще держалась Кубанская Войсковая Рада. В Станице Ольгинской собралось около 4000 пехотинцев, около 1000 конницы, 4 орудия, большой обоз раненых и еще большой обоз беженцев, боящихся остаться "под большевиками". И 26 февраля это ядро будущей армии под руководством генерала Корнилова с трехцветным национальным русским знаменем впереди двинулось через задонские степи в направлении Ставрополья. Этот день можно считать первым днем похода, названного Ледяным. Именно тогда генерал Алексеев произнес горькие слова, которые я привел в начале статьи. А генерал Деникин об исходе с Дона писал так: "Армия уходила от духовного рабства в безвестные скитания. Малая числом, оборванная, затравленная, окруженная со всех сторон, - шла, как символ гонимой России и русской государственности". Деникину вторил другой донской генерал, Богаевский: "Больно было видеть уходящую куда-то в неведомую даль нищую Добровольческую армию и тут же рядом стоящих у своих домов, почтенных, хорошо одетых казаков, окруженных часто 3-4 сыновьями, здоровыми молодцами, недавно вернувшимися с фронта. Все они смеялись, говорили что-то между собой, указывая на нас… Я не выдержал и громко сказал: - Ну что ж, станичники, не хотите нам помогать - готовьте хлеб-соль большевикам и немцам. Скоро будут к вам дорогие гости! - На всех хватит, - ответил мне при общем смехе семьи бородатый казак". РАЗРОЗНЕННЫЕ ОСТАТКИ различных подразделений были сведены в новые части: Офицерский батальон генерала Маркова, Корниловский ударный полк под командованием генерала Нежинцева, Партизанский казачий полк генерала Богаевского, Ростовский студенческий и Юнкерские батальоны, морская рота, чехословацкий батальон. Из этих подразделений сложилось ядро Белой армии на юге, так называемые "цветные части": корниловцы, марковцы. Алексеевцы. Постепенно складывались традиции и дух этих подразделений. Политические воззрения белогвардейцев были различны - от эсеровских до консервативно-монархических. Эти различия нашли свое отражение даже в форме частей - черно-красные ("земля и воля") погоны республиканцев-корниловцев, белый цвет на фуражках у монархически настроенных марковцев и дроздовцев. Но, разумеется, было и то, что объединяло всех: верность Православию, единству и территориальной целостности России, полное неприятие большевизма. "Все бойцы соперничают друг с другом в лихости и отваге: корниловцы-республиканцы, монархисты-гвардейцы, кадеты, студенты, юнкера, девушки-казачки и ростовские гимназистки, из которых немало ушло с нами в поход, не только сестрами, но и в строю", - вспоминал генерал Краснов. Возможности проявить свою лихость было более чем достаточно. Если задонские степи прошли без особых столкновений, то после взятия села Лежанка, когда Корниловская армия повернула к Екатеринодару, большевики уже не давали ни дня передышки. "Наши поход представлял собой практический курс по тактике, во всем его разнообразии: походные движения, расположение на ночлег, наступательные, фланговые, отступательные (для арьергарда), конные атаки, переправы через реки и прочее. Нам все время приходилось наступать, пробиваясь через красное кольцо, и одновременно отступать, обороняясь с тылу", - так видел поход один из его участников. "Когда в боях проходят дни и недели, и каждый день видишь убитых, своих и чужих, смерть начинает казаться нормальной, естественной. Умереть, это значит стать, как земля, как степной ковыль, как небо. Почти в каждом бою есть критический момент, когда считаешь себя уже пропавшим, и в горле сухо от нервного напряжения. Но когда бой кончен, наступает странная тишина. Мир кажется сном, а настоящей жизнью - бой… Потом хочется только есть и спать. Природа берет свое. Но сон короток. Еще темно и уже скрепят по станице колодцы-журавли, пьют, пофыркивают, кони. Сонно переругиваются не выспавшиеся ездовые; звездочками засветились огоньки хат. Лают охрипшим хором станичные цепные псы. "Заамуничивать и запрягать!" - командует дежурный по батарее. Тяжелые запряжки, позвякивая амуницией, хлюпают по грязи", - вспоминает рядовой походник юнкер Ларионов. ПЕРВЫЙ ЭТАП гражданской войны отличался жестокостью обеих сторон. Был приказа Корнилова: "Пленных не брать. Больше террора - больше победы". По воспоминаниям близких людей, Корнилов, человек противоречивый, с чертами одержимости, как бы носил на себе печать трагической обреченности. Были - теперь эти сведения легко доступны - ужасающие примеры "красного террора". Стало известно, что кубанские войска под командованием генерала Покровского и Эрдели и Войсковой Рады в ночь на 1 марта оставили Екатеринодар. Это было страшным ударом. Цель, к которой стремились всеми силами, ради достижения которой уже была заплачена огромная цена, оказалась недосягаемой. Большинство генералов было убеждено, что успех штурма невозможен, а В случае его неудачи гибель армии неизбежна. Даже если чудом город удалось бы взять, удержать его силами, которыми располагали белые, было нельзя. Однако Корнилов настоял на атаке. Отдельным отрядам добровольцев удалось пробиться к центру города. Но армия была обескровлена, и для последнего, завершающего удара сил не было. Решительный штурм должен был начаться 1 апреля, утром. Но в этот день около 8 часов утра генерал Корнилов был смертельно ранен разрывом большевистского снаряда, попавшего в дом, который он занимал. Это было страшным ударом для белогвардейцев, большинство которых обожало своего вождя и твердо верило в его военный талант и удачу. Принявший командование Добровольческой армией Деникин принял решение уходить от Екатеринодара. Тело Корнилова тайно, с мерами предосторожности было захоронено в немецкой колонии Гначбау. Но коммунисты все-таки нашли место захоронения, отрыли тело генерала и отвезли в Екатеринодар. Долго глумились над трупом, возили его раздетым и обезображенным по городу, а затем сожгли. Неудача под Екатеринодаром, гибель любимого вождя тяжело сказались на духе добровольцев. В этот критический момент в дрогнувшие было сердца вселял мужество и уверенность всегда невозмутимо спокойный генерал Марков. Герой Большой войны, начштаба легендарной Железной дивизии, человек беззаветной храбрости и крутого нрава, гроза обозных "героев", способный пустить в ход нагайку и ожечь словом, как плетью. В самом начале движения он произнес слова, врезавшиеся навсегда в души бывших юнкеров, ставших теперь, спустя три месяца, закаленными ветеранами: "Не надо тешить себя иллюзиями. Нам предстоит страшная борьба, и не многие увидят ее конец. Нам самим для себя ничего не надо!". Он конец увидел - 25 июня изорванный осколками, умирая без единого стона, Марков крестил своих рыдающих воинов принесенной по его просьбе иконой. "Вы умирали за меня. Теперь я умираю за вас… Благословляю вас". Все это было еще впереди. АРМИЯ ШЛА НА ПРОРЫВ, вырываясь из огненного кольца. Необходимо было пересечь железную дорогу, по которой непрерывно сновали красные бронепоезда. Один из переездов захватил небольшой отряд добровольцев с Марковым во главе. Марковцы уже развернулись в цепи и приготовились к штурму станции. Но вдруг от станции отделился бронепоезд и с потушенными огнями пошел к переезду, где уже находился штаб армии с Деникиным и Алексеевым и голова обоза с ранеными. Марков, прикрыв погоны башлыком, выскочил навстречу бронированному чудищу: "Стой, стой! Своих подавишь!". Ошалевший машинист и вправду остановил поезд. Генерал швырнул ручную гранату в кабину машиниста, и бронепоезд был буквально "взят в штыки". Это подняло боевой дух и веру в победу. В каждой станице к армии присоединялись кубанцы. Вырвавшаяся на оперативный простор, сократившая свой обоз, постоянно пополняемая свежими силами, пользующаяся поддержкой населения, Добрармия быстро оправилась от последствий неудачного штурма Екатеринодара. Деникин, не стремясь установить контроль над какой-либо территорией, решительными ударами уничтожал большевистские гарнизоны станиц и хуторов. Пришло радостное известие - Дон поднялся. Восставшие казаки, осознав наконец сущность коммунизма, взялись за оружие. Военный совет в Успенской единогласно постановил - армия идет на Дон. Снова знакомые места: Лежанка, станицы Егорлыцкая, Мечетенская. Как здесь все изменилось за два с половиной месяца! Добровольцев встречают как освободителей. Освобождение Дона совпало с главным православным праздником - со Светлым Воскресением Христовым, с Пасхой. ПЕРВОПРОХОДНИКИ вернулись в свою "землю обетованную" после тяжких, запредельных блужданий в ледяной пустыне. Теперь все казалось ясным: "Мы пойдем на Москву!". Думалось, нет в мире силы, способной остановить натиск добровольцев, закаленных в боях Кубани и Дона. Еще чуть-чуть и отечество будет освобождено от большевиков… Впереди были другие страшные испытания, новые потери, новые жертвы. И крушение всех надежд, и второй, уже окончательный, исход Белого движения.

Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках