Содомия и социализм.
Многие десятилетия левые идеологи, в особенности марксисты, были в высшей степени враждебны к браку и семье, видя в них буржуазные институты, поддерживающие частную собственность. Интеллектуальные элиты считали браки институтом «патриархального общества», репрессивным по отношению к женщинам и детям. Теперь внезапно все те же самые люди говорят о том, что брак предоставляет людям «достоинство», и геи заслуживают его не меньше, чем гетеросексуалы. Причины такой видимой непоследовательности становятся понятны, если принять во внимание реальную повестку идеологов «социальной справедливости».
Переопределение брака будет иметь огромные последствия и приведёт к росту государственного тоталитаризма как напрямую, через «репрессивную толерантность», так и косвенно, путём разрушения культурных норм, которые сегодня служат противовесом, сдерживающим бесконтрольную экспансию государственной власти в жизнь граждан.
Уничтожая семью, неомарксисты приближают наступление коммунизма.
После того как Первая мировая война не принесла всеобщей мировой революции социализма, которую обещал Маркс, группа учёных-марксистов собралась во Франкфурте, чтобы разобраться что пошло не так, основав НИИ «Институт социальных исследований». Адорно, Хоркхаймер, Маркузе, Фромм, Лукаш и их друзья решили, что угнетённые рабочие отказались становиться движущей силой коммунистической революции потому, что были «ослеплены» благополучной жизнью при капитализме. Франкфуртская школа взяла за основу учение коммуниста Антонио Грамши о том, что для всемирной коммунистической революции необходимо сперва создать «Коммунистического человека» с абсолютно новым сознанием. Интеллектуалы Франкфуртской школы придумали новый вид марксизма — критическую теорию, которая возлагает задачу уничтожения западной цивилизации на многочисленные «обездоленные» социальные меньшинства, которых якобы притесняет нетерпимое реакционное безграмотное патриархальное большинство. Женщины должны бороться против мужчин, чёрные против белых, страны третьего мира против стран первого и так далее. Таким образом обездоленные должны уничтожить традиционные общественные институты, на которых, по мнению Франкфуртской школы, держится западный капитализм: в первую очередь семью и религию. Легализация гей-браков играет важную роль в борьбе с религией, но и в борьбе с семьёй её значение нельзя преуменьшать.
Из-за прихода к власти Гитлера учёные Франкфуртской школы переехали в США, где они сами и их идеи оказались востребованы в топовых учебных заведениях, Маркузе стал главным распространителем идей «сексуальной революции» и одним из идолов студенческого движения 60-х годов, что в итоге сделало критическую теорию неотъемлемой частью образа мыслей всей американской интеллигенции: нынешним журналистам, профессорам, писателям, режиссёрам и комикам совершенно не нужно знать, кто такой Маркузе, и что такое критическая теория — они и без этого в неё верят.
Франкфуртская школа ответственна за появление всей современной гуманитарной науки, как мы её знаем. Именно благодаря ей западные университеты под завязку заполнены курсами «Женских исследований», «Гендерных исследований», «Гей и лесбо теорий», «Квир-литературой» и прочими. Член Франкфуртской школы Эрих Фромм, например, был первым, кто связал критическую теорию с гендером, и хотя его позиция по этому вопросу часто менялась, ему принадлежит фраза: «Какими бы ни были различия между полами, они относительно незначительны, по сравнению с характерологическими различиями между людьми одного пола». В 70-х годах благодаря многочисленным последователям Франкфуртской школы среди западных интеллектуалов практически общепринятым стало мнение, что мужчины и женщины взаимозаменяемы, а гендер — это мнимый конструкт, навязанный нам репрессивным обществом капитала. Это значит, что когда общество станет по-настоящему свободным, все люди будут одного пола: никакого.
Эта концепция бесповоротно делегитимизирует факт комплементарности мужчины и женщины, на которой строится модель традиционной семьи — всё это теперь просто пережиток тёмного прошлого.
Социалисты изначально настроены против семьи не просто так. Дело в том, что люди, связанные в здоровые функциональные семьи, меньше зависят от государства и значительно реже нуждаются в государственной помощи: у них и так есть своя собственная частная система социального страхования, работающая эффективнее, чем социальные программы государства. По этой же причине социалисты люто ненавидят частную благотворительность (особенно религиозную), которая помогает совсем уже бедным или бессемейным и тоже делает это эффективнее, чем государство. Полным семьям не нужен государственный детский сад: у них есть устоявшийся институт бабушек и дедушек, которые могут передать внукам свои буржуазные и контрреволюционные взгляды. Более того, полные семьи не нуждаются в государственной поддержке стариков, потому что пока старики присматривают за внуками, взрослые могут больше работать и материально поддерживать стариков.
Другими словами, чем слабее становится институт семьи, тем крупнее становится социалистическое государство, и, соответственно, тем ближе становится полное огосударствление всех сфер человеческой жизни.
Исследование «Brookings Institution» показало, что $229 млрд государственных расходов на социальные пособия и продовольственные талоны с 1970 по 1996 год напрямую связаны с распадом семей. Если сложить вместе все местные и федеральные программы социальной поддержки, окажется, что последствия разводов и деторождения вне брака оборачиваются «государству всеобщего благосостояния» в $112 млрд каждый год — об этом говорит исследование «Института американских ценностей» 2008 года.
Маша Гессен популярно объясняет, какова роль детей в уничтожении семьи. Она рассказывает, что у её троих детей «более или менее» пятеро родителей. В Массачусетсе Гессен вышла замуж за свою теперь уже бывшую партнёршу (она тоже из России), вместе они усыновили одного ребёнка, а второй у Гессен уже был, она родила его заранее от некого мужчины из России, которого первый (усыновлённый) ребёнок тоже считает своим отцом. Потом Гессен рассталась с той женой и нашла себе новую, у которой уже был свой ребёнок, чей биологический отец являлся братом Маши Гессен. «В общем, пятеро родителей оказываются разбиты на две или три группы, — говорит она. — В самом деле, я хотела бы жить в условиях правовой системы, которая была бы способна отражать данную реальность. А она, полагаю, несовместима с институтом брака».
Но что придёт на место брака, если Маша Гессен преуспеет в его полном уничтожении? Если идеал традиционного брака — это постоянный союз моногамной разнополой пары, можно ли считать идеалом безбрачия утопичное общество всеобщей свободной любви? Где не важно, сколько человек, какого они пола (ведь гендер — это социальный конструкт), не важно, знакомы они между собой или нет?
Никакая правовая система в таком обществе не справится с распределением прав на детей лучше, чем их полное обобществление. Именно к национализации детей, в той или иной степени, совершенно открыто призывают «прогрессивные» умы любой исторической эпохи — от Робеспьера до Ошо.
<...>
Разрушение семьи и неизбежный последующий рост государственного вмешательства в дела детей может в долгосрочной перспективе привести к возрождению и популяризации таких «прогрессивных» идей как контроль популяции, разрешительная система деторождения и вообще в широком смысле евгеника — до Второй мировой войны в прогрессивной интеллектуальной среде на Западе эта наука считалась абсолютно рукопожатной и передовой.
Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках
