Одиннадцать лет назад кризис власти, вызванный амбициями политиков, привел к вооруженному противостоянию и человеческим жертва м в центре столицы "Не хочется думать о смерти, поверьте, в семнадцать мальчишеских лет" - поется, совершено справедливо в известной песне о Гражданской войне. Более того, в таком возрасте обычно и не думают о ней, этой безносой особе даже тогда, когда она подходит так близко, что отчетливо чувствуют ее тяжелое смрадное дыхание на своем юношеском затылке. Задумываться начинают позже. Если, конечно, повезет. Моему собеседнику повезло. Его настоящего имени, понятное дело, называть не будем. Обстоятельства нашего знакомства тоже не имеют значения. А потому, не будем утомлять читателя излишними деталями, а перейдем прямо к его рассказу. Как я оказался в РНЕ? Мне не нравилось то, что происходило в стране. Очень многие вещи мне не нравились. Например, что инородцы чувствуют себя в Москве хозяевами, наглеют, плюют на наши обычаи и правила поведения. Не нравилось, что страна развалилась. Словом, я заметил вокруг себя очень много такого, с чем я не желал мириться ни при каких обстоятельствах. А так как я, по малолетству, видел тогда все очень плоским и простым, что и решил немедленно со всем этим начать бороться. Ну, понятно, искал единомышленников - один то в поле не воин. Коммуняк с их вечным маразмом, с их лысой мумией я отмел сразу. Первое время я и еще несколько моих друзей тусовались со "скинами". Потом, кое - кто из наших побывал в РНЕ, ему понравилось, он рассказывал нам об этой организации, захлебываясь от восторга. Сходили туда и мы. И полностью его восторг разделили. Мне у баркашевцев понравилось все: и военная дисциплина, атмосфера товарищества и взаимного уважения, вне зависимости от возраста, - что очень существенно для подростка. И причастность "к великому делу спасения России". И интенсивные военные занятия - все это было очень интересно. Настолько, что мне поначалу просто не верилось, что я участвую в таком серьезном деле. Вступив в организацию, мы попали в карантин, который длился около двух месяцев, за это время мы знали только друг друга, и начальника карантина. Народ подобрался различный, возрастной диапазон - от 15 до 70, но молодежь, конечно, составляла подавляющее большинство. Было много студентов, были только что уволившиеся из армии. Все рвались в бой и были полны энтузиазма. Мы были заняты почти пять дней в неделю - огневая и строевая подготовка, тактические занятия и лекции - вроде "политподготовки". Занятия не пропускали, даже те, кто работал, старались бывать на всех. Все это происходило следующим образом: два- три раза в неделю около Павелецкого вокзала нас ждал автобус, и нас везли в тир, который в районе Павелецкой набережной. Стреляли из ПМ, "Марголина", мелкашек вволю, патроны нам не лимитировали, занимались с нами инструктора из тира же. Строевые и тактические обычно проводились в Серебряном бору, в природной зоне. Тактика - главным образом пейнтбольные дела, занимались мы и в клубе "Бородино", часов по пять, по семь. Инструкторы - свои же "соратники" (звание и обращение в РНЕ, далее без кавычек. - С. С.), бывшие офицеры. Занятия по рукопашному бою проводили довольно редко - была проблема со спортзалом. Раз в неделю проводились лекции, типа политзанятий. Проводили их и старшие соратники, и люди, приглашенные со стороны, как я, сейчас понимаю, идеологи всяческих оккультных и неоязыческих воззрений. Они двигали всяческие арийские теории, говорили о "сакральных знаниях", евреями у арийцев украденных. Несколько упрощенно все эти лекции можно свести к двум пунктам: первый - "бей жидов", и второй - "Александр Петрович Баркашов - главный фюрер всех времен и народов". Мне кажется, что какой либо стройной идеологической системы в РНЕ не существовало, и даже какой - то долгосрочной программы тоже не было. Были лозунги, и главной была идея борьбы с сионизмом и с международным олигархическим капиталом. Представления о будущем тоже не отличались особой отчетливостью: " Вот, жидов побьем, и такой рай на земле будет, что и помирать не надо!". Примерно так все это выглядело. Сегодня ситуация может и изменилась. А в 93 году это было так. Но, идеологические выкладки меня тогда сильно не волновали, и потому все это меня устраивало. В религиозном плане тоже присутствовала полная мешанина: кто - то упражнялся в оккультных воззрениях, многие называли себя язычниками: Перун и все такое прочее, был в нашем карантине даже один дзэн-буддист. Большинство называло себя православными, но церковной жизнью не жили, в храм не ходили, постов не соблюдали, не молились. И, думаю, даже не знали, что это нужно делать. Я, по крайней мере, не знал. Я знаю, что у начальства были попытки договориться с православными священниками о духовном окормлении, но с ними никто не счел возможным связываться, насколько мне известно. Наш центральный штаб находился на Петровке, там происходили лекции. Потом появлялись помещения и в других местах. Кроме занятий, мы принимали участие в приеме и разгрузке тиража газеты РНЕ "Русский Порядок", в распространении литературы. На этом, кстати, можно было подработать немного, платили где-то десять процентов от суммы реализации. О существовании каких-либо коммерческих структур у организации в тот период мне ничего не известно. Между тем деньги, которые на всю эту деятельность уходили, были огромные. Уже тогда мы задавались вопросом, кто же за банкет платит? Отцы - командиры говорили нам, что банк "Гермес", кроме того, в нашей среде ходили слухи, что Петровичу (Баркашову - Прим. С. С.) дают деньги чечены. Все ребята в карантине очень быстро сдружились, мы даже свободное время проводили вместе. Чаще всего собирались "у Бланка" - так называли пятачок у музея им. Ленина, на котором продавали всякую оппозиционную литературу. Иной раз там собиралась чуть не половина организации. После этого группами отправлялись по Москве на поиски приключений. Гоняли, например адептов "Белого Братства". Однажды устроили дебош в "Доме Кришны", повалили их идола, и с удивлением обнаружили, что кришнаиты вовсе не пацифисты. Сражение завершилось, скажем, в ничью, если не считать двух кришнаиток, ушедших с нами. Начальству подобные наши вылазки крайне не нравились, даже однажды был отдан приказ, согласно которому, каждый соратник замеченный "у Бланка" будет отчислен за дискредитацию РНЕ. Категорически запрещалось нам участвовать во всяких коммунистических митингах и демонстрациях, особенно в форме, или с символикой организации. Вообще, надо сказать, что окружающие на нашу свастику жутко реагировали. Тем более что очень часто мы носили не официальную, закамуфлированную свастику, а более откровенную. Меня такие реакции забавляли, нравилось эпатировать окружающих, а также это давало ощущение превосходства над толпой. Петровичу мы доверяли всецело, хотя уже наталкивались на явную ложь. Например, в "Русском Порядке" было много статей о сотрудничестве с РНЕ всяких "силовых ведомств", и много фотографий, это сотрудничество иллюстрирующих. Так вот, на этих фотографиях были изображены знакомые нам "соратники", в форму этих ведомств наряженные. Мы веселились по этому поводу, но находили это маленькое вранье простительным, и сильно не беспокоились. Думаю, что зря. Вскоре карантин закончился, и нас распределили по взводам. В организации была армейская структура: отделение, взвод, рота. Это потом уже пошло деление по округам. Поздним вечером 21 сентября 1993 года мне позвонил командир взвода. Без всяких объяснений он сказал, что мне надлежит быть немедленно у здания Верховного Совета. Я приехал. У Белого дома собралось уже много наших, вскоре приехали все. Нам объявили, что руководство движения приняло решение поддержать борьбу Верховного совета против Ельцина, и из нас формируется батальон для защиты конституционного порядка и охраны общественного порядка. Мы удивились, потому, что Петрович относился не только ко всем другим политическим организациям, но даже и к некоторым группам населения, если и не враждебно, то с крайним призрением. Даже казачество он в своих "нетленках" именовал "ряженными" и "опереточной гусарской балладой". А у Белого дома кого только не было! Резервисты и отставники из "Союза офицеров" Терехова, чеченцы из охраны Хасбулатова, приднестровцы, анпиловцы, казаки из Морозовской сотни. Я видел несколько человек в форме с нашивками "Конфедерация горских народов Кавказа". Было еще множество всякой публики различных воззрений. Было много диггеров. Насколько я понял, на политику им было совершенно наплевать. Их прикалывала возможность исследовать подземелье правительственного здания, что, конечно, было бы совершенно невозможно в "мирное время". Они, кстати, спасли очень многих во время штурма, выведя по подземным коммуникациям. Нам определили "фронт работ" и поставили на довольствие, пообещав выдать оружие. Как в том анекдоте про психов, прыгающих в пустой бассейн: "Если хорошо вести себя будем, нам воду пустят". Охрану Петровича вооружили, а он вошел в совет обороны. Первые два дня мы тусовались вообще под открытым небом. Потом в здание просочились, а затем провели целую операцию по "зачистке" спортзала. Мы втащили в спортзал несколько пустых ящиков, охрана Петровича принялась их охранять, а мы начали выпихивать всех, объясняя, что в ящиках оружие, и для его сохранности все посторонние должны удалиться. Когда коммуняки (а это в основном были коммунистические дружинники) поняли, что их надули, то пытались прорваться назад, и мы несколько часов отражали их натиск. С тех пор они воспылали к нам классовой ненавистью: "Фашисты проклятые! Ветчину жрете, сигареты курите! А мы голодаем!". На деле же мы не пьянствовали и были организованы и очень часто разнимали дерущихся коммунистов. Они нажрутся и начинают разборки - кто из них настоящие: анпиловцы, или зюгановцы. Еще нас комсомольцы доставали. Как у нас развод, они тут как тут. Встанут напротив и орут: "Ленин живее всех живых, а вы сволочи, свастики нацепили!" А они, надо сказать, как бомжи одеты, и морды у всех, как у даунов. Да они, и в правду, все чокнутые были. Была у них одна девчонка - Яна, она обычно все эти скандалы инициировала, а за это расплачивались ее кореша. Им в кайф было от "фашистов" пострадать за своего "лысого". 4-го октября, когда штурм начался, Яна эта в бункер почему-то не спустилась, по этажам лазила, пока ей бетонной балкой руку не придавило. Нам же и вытаскивать ее пришлось. Все свободное от караулов время мы проводили в спортзале - железо тягали, с грушами работали. Поначалу все было довольно спокойно, журналисты только надоели. У нас была инструкция с ними не контактировать, вот и приходилось все время смотреть, как бы в объектив не попасть. Через неделю часть меня отпустили домой - помыться, передохнуть, родных повидать. И в это самое время произошла та провокация у штаба СНГ на Ленинградском проспекте, когда тереховцы ментов постреляли. Наших никого там не было, и это было для нас полной неожиданностью. Кстати с первых дней ни Хасбулатов, ни Руцкой, ни тем более депутаты, ситуацию не контролировали. Всю власть прибрали вояки: Ачалов, Макашов, Терехов, и наш Петрович, к ним примазавшийся. Ну, так вот, после перестрелки выставили оцепление у Белого Дома, и пробраться туда мы уже не могли. Всех нас, "оставшихся за бортом" сконцентрировали в двух местах - в спортзале на Текстильщиках и в одном кооперативе на улице 1905 года. Мы ждали изменения ситуации и ходили к оцеплению на разведку. 3-го октября, когда стало известно о схватках на Крымском мосту, мы выдвинулись к Белому Дому. А там - эйфория и всеобщий восторг. Горящие машины, народ рубил колючую проволоку на сувениры, с балкона вещали ораторы, коммунисты грабили мэрию, вынося ,что ни попадя - жратву, оргтехнику, какую-то одежду. Сразу появилась масса пьяных. И зеваки - с детьми, с собаками. Оцепление не прорвали. Милиционеры взяли и ушли, точнее бежали, побросав каски, щиты, дубинки и даже бронежилеты. В наши руки попало несколько автоматов, пистолетов, и один гранатомет. Из него, по-моему, и стреляли в Останкино. Менты бросили, как нарочно, несколько грузовиков с тентами и пару автобусов. Даже ключи были в зажигании. На этом транспорте люди поехали брать Останкино. Казалось все - победа! Мы обнялись с теми, кто оставался все это время в Белом доме и сели у телевизора смотреть обращение к гражданам России о "свержении ненавистного режима". В какой-то момент пропало изображение. Ну вот, решили мы, наши берут телецентр. А еще через некоторое время стали люди из Останкино возвращаться. Потрясенные и морально раздавленные. " Там мясорубка настоящая. Больше сотни убитых. БТРы бьют по толпе и телецентру, не дают головы поднять. Не дают вывозить раненых - БТР "Скорую помощь" протаранил". От этих разговоров победное настроение испарилось. А с ним и большая часть зевак. И пьяные куда-то попрятались. Стало понятно, что дело принимает серьезный оборот, что шутки кончились. Убежало двое наших. Это, кстати, были единственные дезертиры из наших рядов, из числа рядовых". Потому, что начальство потом испарилось все. Скоро от веселости не осталось и следа, как будто жизнь в Доме Советов замерла. Мы, рассудив, что утро вечера мудренее, легли спать. День 4-го октября начался страшно. Проснулись от выстрелов. Два БТРа, не смотря на отчаянные попытки морозовских казаков задержать их, прорвались на площадь. Сам Морозов был ранен, когда пытался поджечь один из броневиков. На площади находилось тысячи полторы народа, в основном пенсионеров с коммунистическими воззрениями. БТРы с ходу открыли по ним бешеный огонь, преследовали и давили бегущих. Вмиг площадь покрылась трупами и раненными. Уцелели те, кто успел забежать в Дом Советов. Мы побежали в помещение охраны Белого Дома, и вооружились автоматами АКСУ, пистолетами Макарова и ПСМами - кукольными пистолетами калибра 5, 45 мм, пригодными, разве что для стрельбы по крысам. Кроме этого чеченцы притащили в Дом с полсотни АКМС. Всего людей вооруженных автоматами было около сотни. Остальные были вооружены чем попало - пистолетами, охотничьими ружьями, различными обрезами, ракетницами, и всякими поделками типа стреляющих ручек. Мне запомнился один ополченец, вооруженный мелкашкой и самодельным арбалетом. Арбалет был на ложе СКСа и оснащен прицелом от гранатомета. Я видел, как он подстрелил одного солдата, высунувшегося из люка БТРа. Что касается оружия, то задолго до штурма, к Дому привозили несколько ящиков с карабинами СКС, а через пару дней их куда-то увезли. Мы заняли позицию на шестом этаже, где находился кабинет Хасбулатова. А внизу подожгли один БТР, его покинули экипаж и десант. Они залегли недалеко от него, и примерно четверо из них были убиты нашим огнем. В тот момент по нам начали бить снайпера. Отовсюду: с близлежащих домов, с гостиницы Украина, даже с американского посольства. У нас сразу же появились раненые и убитые. Потом, было очень много сообщений о снайперах, стрелявших из Белого дома по толпе. Но ни одной снайперской винтовки я в Доме не видел! Тогда мы стреляли по БМП из пистолетов! Еще мы прихватили специальное ружье для стрельбы резиновыми пулями. Разыграли одного соратника, уверив, что это реактивное противотанковое ружье. И он выпустил по БМПэшки такое количество резиновых пуль, что мы видели их в окрестных скверах, собравшись через год. Но это была наша последняя шутка. Дело принимало скверный оборот. Несколько раз омоновцы пытались приблизиться к Дому Советов, но, попадая под наш огонь, отходили. Передышки мы использовали, чтобы перевязать и оттащить раненых, Забрать оружие и боеприпасы у убитых. Стало ясно, что никто нами не управляет, что мы предоставлены сами себе. Очень захотелось сбежать, но было очевидно, что уже поздно. В какой-то момент я начал жалеть, что ввязался в это дело, потом спохватился и начал успокаивать себя тем, что умираю за Россию, как герой. Но все-таки не мог поверить, что могу сейчас в любой момент умереть. Среди атакующих были бойцы, одетые в форму "ночка", в черных беретах, с бело-голубыми повязками на рукавах. Ребята уверяли, что это - "Бейтар", боевики военизированной организации сионистской направленности. Они действительно были необычно вооружены - АКМСами и помповыми ружьями. Вперед они не лезли, но действовали, уверено, видно было, что хорошо натасканы. По Белому Дому начали бить танки. Стреляли они выше нас, по верхним этажам, туда, где находились архивы. Видимо неспроста. От каждого выстрела сотрясался весь дом, сверху донизу. Ощущение не из приятных. В душе - страшная тоска и безысходность. Тогда же противник проник в Дом. Первыми вошли десантники. Начались бои на этажах. Депутаты и безоружные находились в основном в центральном зале, недосягаемом для огня. День тянулся ужасно медленно, казалось, что он никогда не кончится. Временами я чувствовал такую смертельную усталость, что было только одно желание: "Скорее бы все кончилось". К нападающим я испытывал ненависть, особенно после того, как, меняя позицию, мы прошли через этаж, на котором они побывали. Мы увидели трупы добитых ими раненных. Один был с перерезанным от уха до уха горлом, другой со вспоротым животом и выколотыми глазами, третий был буквально разнесен, наверное, дробовым выстрелом в упор. Я как глянул, так меня наизнанку вывернуло. Ну, думаю, буду отбиваться до конца, а там будь что будет. Бой за наш этаж переходил в рукопашную, когда я потерял сознание. Меня контузило разрывом гранаты, думаю из подствольника. Очнулся, когда меня несли на плащ-палатке через коридор, который устроила "Альфа", дай Бог им здоровья. Если бы не они, сколько бы еще народу погибло. А дальше, где был перевязочный пункт, я увидел беснующуюся толпу "демократической общественности". Они орали: "Куда их тащат, на месте добивайте! Перевешать сволочей! Дайте нам автоматы!". Было страшно перед толпой, готовой тебя растерзать. Парню, который перед нами тащил раненого выстрелом из помпового ружья в упор, раздробили ноги. Нескольких человек толпа и вправду растерзала. Двоих наших, баркашевцев, нашли обезображенных до неузнаваемости - изрезанных, истыканных ножами. Родители с трудом сумели опознать их тела, одного по родинке, другого еще как-то. Говорят, что их замучили в подъезде одного из окрестных домов. Но нам повезло. В медпункте я снял камуфляж, под которым у меня было цивильное, и мы ушли. На набережной оцепление не было, и мы вышли беспрепятственно. Вышли - это сильно сказано, меня тащили. Из ушей у меня текла кровь, зато под курткой я уволок "трофейный" милицейский бронежилет. Мы поймали "тачку" и поехали на дачу к одному из ребят, где несколько дней отлеживались. Мне было трудно говорить, ребята позвонили родителям, и сообщили, что я жив и здоров. В конце октября собрались, чтобы решить, что же делать дальше. Там я узнал, что наш дорогой вождь свалил с Белого Дома со своим окружением, пока это было возможно. Петрович не потрудился даже оповестить нас, что надо линять, бросив на произвол судьбы. Мы договорились нигде не светиться и держать связь по телефону. Перед самым Новым Годом нас вызвали на Курский вокзал, встречать очередной тираж "Русского порядка". На газете было указанно, что она отпечатана на "не оккупированной территории России". Говорили, что в Чечне. Этот номер мы раскидывали по почтовым ящикам. События в Белом Доме оказались прекрасной рекламой, и народ к нам просто валом повалил. Нас, участников событий, назначили командирами отделений и взводов. В начале января появились известия о Петровиче. О том, что он ранен в результате покушения. Позже, правда, выяснилось, что не в результате покушения, а из-за неосторожного обращения с оружием одного пьяного соратника. День амнистии был для нас настоящим праздником. Мы пришили шевроны, возобновили боевую подготовку, стали ходить в форме по улицам. И, что удивительно, люди стали реагировать на нас спокойнее. Нас, старых соратников, отличали скептицизм относительно идей РНЕ, и критическое отношение к Петровичу. Наверно поэтому, возвратившись, он начал от нас избавляться. Людей выгоняли по любым пустяковым причинам, а часто и вовсе без причин. Похоже, что Петрович старался избавиться от свидетелей его трусости и предательства, а также устранить всех потенциальных претендентов на лидерство. Настала и моя очередь. В один прекрасный день я пришел в штаб, а меня ткнули носом в приказ о моем отчислении. Хотя я и разочаровался уже в РНЕ, хотя и собирался уходить, но все равно было страшно обидно. Как будто меня использовали и выбросили. Я абсолютно уверен, что Баркашов самый настоящий провокатор, необходимый властям. В противном случае его лавочку мигом бы прикрыли, элементарно лишив финансирования - организовав, скажем, налоговую проверку его спонсорам. Но этого не происходило. Я недавно говорил с одним сотрудником спецслужбы, который в 93 году был по другую сторону баррикады. Он сказал мне, что власти ни за что не стали бы разыгрывать сценарий со штурмом, если бы не имели полного функционального контроля над всеми лидерами боевиков. Ведь разбейся они на "тройки" и начни партизанскую войну в городе, войска очень быстро вышли бы из повиновения, началась бы анархия, и режим вполне мог бы пасть. Но все было разыграно, как по нотам. А сегодня я убеждаюсь, что и Баркашова и Макашова, и им подобных, никогда не посадят, поскольку они необходимы властям, чтобы своими свастиками и антисемитскими воплями иллюстрировать тезис о "русском фашизме". Вот уже десять лет трубят о нем все СМИ, а где же его жертвы? Правда, жертвы все же есть. Это те пацаны, которые поверили Петровичу, и были оставлены им на убой в Доме Советов (сейчас он уверяет, что погибло всего двое, но только в нашем взводе погибло десять человек). И те тысячи русских людей, которых под крики о "русском фашизме" вырезают фашисты других национальностей, чеченские, например. И между тем, угроза фашизма постоянно возрастает. Ведь если человека бесконечно уверять, что он верблюд, то он и начнет поступать, как верблюд. И виноваты, будут в этом хозяева петровичей. Не удивлюсь, если узнаю, что сегодня его финансирует кто-нибудь из олигархов. Вспоминая 1993 год, я думаю, что даже хорошо, что мы не победили. Поскольку наша победа была бы началом такой бойни между нами, от которой Россия бы не оправилась. Жалею ли я о том, что был в РНЕ, и защищал Белый Дом? Нет. Это избавило меня от иллюзий и глупых мечтаний. Я увидел, что такое смерть, и как хрупка человеческая жизнь. И главное, у меня появились такие друзья, верность которых проверена под пулями, которым я верю, как себе. И каждый год, когда мы собираемся 4 октября у мемориального креста, мы как одна большая семья.

Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках