Мусса Ганиев

Москва не боится террористов?

Москва не боится террористов – такой вывод я сделал для себя, побывав на богослужении в одной из московских мечетей. Расскажу с самого начала: я – мусульманин, и считаю себя верующим, поэтому, приехав из Набережных Челнов в Москву, решил отправиться в любую московскую мечеть для участия в пятничном намазе. Историческая мечеть находится на Большой Татарской улице, в десяти минутах ходьбы от метро «Третьяковская», как говорится, в самом сердце столицы. Удобное расположение меня устраивало, вдобавок , возник ещё и чисто культурный интерес: мечеть на Большой Татарской в самом деле является исторической достопримечательностью: Историческая мечеть была построена в честь неоднократных побед татарского полка в Отечественной войне 1812 года, который сражался против наполеоновских войск под Москвой. Татары жили в этих местах ещё в начале XVII века : обширная татарская слобода довольно быстро разрасталась. Существовала здесь и мечеть. В 1649 году царь Алексей Михайлович особым указом упразднил иноверческий храм и выселил татар из Замоскворечья на дальние московские земли. После окончания войны 1812 года татарам было вновь дано право селиться в Замоскворечье. В первой четверти XIX века в одном из небольших классических особняков на Большой Татарской улице был открыт «татарский молитвенный дом». Позднее, в 1823 году, генерал-губернатор Голицин Д.В. разрешил открытие мечети, строительство которой велось тут же, на земельном владении московского купца Назарбая Алибаева. В 1913 году попечитель мечети почётный гражданин Садык Али Салих Ерзин просит у властей разрешения возвести за мечетью каменное строение для мусульманской школы - медресе. Здание медресе сохранилось до наших дней. В 1914 году мечеть была надстроена вторым этажом и стала именоваться Татарской Соборной мечетью. После недолгих поисков я оказался возле невысокого здания, окрашенного в ярко-розовый цвет. Удивила непривычная для центра столицы обветшалость, к тому же, странное впечатление производили неубранный снег и явно неухоженный двор. Во дворе уже толпится народ: через несколько минут начнётся полуденный намаз. Прихожане стоят, столпившись кучками и громко переговариваясь между собой. По большей части, это выходцы из Средней Азии : ухо улавливает чеченскую и азербайджанскую речь. Десятки ног в лёгких, не соответствующих сезону, ботинках топчутся в выпавшем два дня назад снегу. Женщины стоят в стороне, из-под тёмных платков видны только глаза. Наконец, дверь открывается. Женщины быстро проходят наверх, на второй этаж, а мужчины по затоптанной каменной лестнице поднимаются в молельный зал. Снимаем обувь. Худенький черноволосый паренёк рядом со мной, по виду гастарбайтер, расшнуровывая кеды, морщится: похоже, отморозил ноги. Взглянув на его посиневшие ступни, я замираю от удивления: носков под кедами нет. У другого соседа носки всё-таки имеются, и наличие носков моментально по запаху чувствуют все окружающие. Вошедшие в молельный зал устраиваются на вытоптанном ковре, буквально дыша в затылок друг другу: небольшой зал не в состоянии вместить всех участников намаза. С интересом оглядываю помещение: как-никак историческая достопримечательность. На стенах облицовочная плитка с восточными цветами, красный ковёр перед входом в зал – в убранстве мечети вообще преобладают красный и зелёный цвета. Огромная хрустальная люстра как-то не увязывается со всей этой более чем скромной обстановкой. * * * Недолгая служба подходит к концу. Люди поднимаются с колен, перекликаются между собой. Зал тотчас наполняется шумом, хриплым смехом, громкими голосами . Не успеваю опомниться, как оказываюсь притиснутым к стене: многоголосая разноязычная толпа повалила к выходу. Мимо нас быстро проходит высокий пожилой имам. «Вы не скажете, куда здесь относят найденные вещи? – обращается к нему парень, всю службу стоявший неподалёку от меня, - Мне кажется, во время намаза я выронил мобильный телефон…» Имам останавливается и спокойно говорит: «Если во время намаза у Вас пропал мобильник, значит, его украли. Никто его уже не принесёт. Внимательнее надо быть, молодой человек!» Наконец, удаётся обуться и выйти на улицу. Не успеваю я пройти по двору и пяти шагов, как на руке у меня буквально виснет немолодой уже мужчина : « Слышь, подай, сколько сможешь!»- говорит он с восточным акцентом. – Все мусульмане братья, да? Помогать бедным должны, да?» Это правда, должны. Хотя Коран и запрещает попрошайничество. Однако стоит мне об этом заикнуться, мужик ещё крепче стискивает мой рукав и, приблизившись почти вплотную, дышит в лицо перегаром: «Ничего не запрещает, есть что-то надо, да? Три дня не ел, слушай…» Получив десятку, он - таки выпускает мою руку и цепко щупает глазами толпу. Мой вопрос, не пробовал ли он, далеко ещё не пожилой человек, найти работу, неожиданно вызывает ярость. Он начинает энергично говорить, размахивая руками и то и дело дополняя свой рассказ вполне русскими ругательствами. Из этого рассказа, я узнаю, что сорокалетний Шухбек (так зовут моего случайного знакомого) два года назад приехал из Бухарской области Узбекистана, надеясь в Москве найти работу по специальности. Это ему удавалось неоднократно: на различных стройплощадках Москвы активно используют труд строителей – гастарбайтеров. Оно и понятно: ценится труд таких работяг дешевле, к тому же, при желании приезжему могут вообще ничего не заплатить: куда он пойдёт жаловаться, если просрочена регистрация? Примерно то же происходило в Москве и с Шухбеком: несколько раз его, по его же собственному выражению, «кидали» работодатели, другие, хотя и платили, но штрафовали «за любую ерунду»: опоздал, выпил на рабочем месте… На вопрос, как же он теперь живёт в Москве без регистрации, Шухбек отвечает, хитро прищурив глаза: «Зачэм она мне, твоя регистрация? Паспорт нэту, потерял, кто меня теперь тронэт?» «А милиции не боитесь?»- удивляюсь я. «Нэ боимся,- смеётся узбек,- чего нам боятся, нас много…» Шухбек обводит рукой двор мечети, в котором большими и малыми группами толпятся вышедшие со службы, но явно не спешащие расходиться люди. И в самом деле, складывается такое ощущение, что все тут хорошо знакомы между собой: называют друг друга по именам, свободно переходят от одной группы к другой и спокойно заводят разговор. Мой разговор с Шухбеком привлекает внимание стоящего неподалёку молодого человека, судя по всему, тоже выходца из Средней Азии. Он подходит к нам и улыбается заискивающей и вместе с тем настороженной улыбкой, в которой недостаёт двух верхних зубов. «Помоги, брат, а?» – обращается он ко мне. «Вы тоже строитель?» – спрашиваю его, вынимая из кошелька ещё десятку. «Механик я. Если что с машиной, приходи, слушай, сюда, спроси Нурилло, недорого возьму.» Вопрос, почему он не работает, как и положено механику, в автосервисе, отнюдь не приводит молодого таджика в замешательство. Он рассказывает, что приехал в Москву чуть больше года назад, из Согдийской области Таджикистана: собирался поступать в Металлургический институт, но не сдал экзамены. Здесь перебивается случайными заработками, однако на постоянную работу устроиться даже и не пытался: таджику, по его словам, достойной оплаты не предложат, а вкалывать за копейки он не собирается. «Но у Вас ведь нет российского гражданства…»- пытаюсь возразить я. «Кто тэбе сказал?»- улыбается таджик. И, видя недоумение на моём лице, объясняет: «Это раньше трудно было паспорт оформить. Сейчас всё проще…» Однако досказать, каким именно образом сейчас можно без хлопот оформить российское гражданство, Нурилло не успевает. Из дверей мечети выходит прилично одетый мужчина высокого роста, и тут же к нему бросается едва ли не четверть всех стоящих во дворе. Однако, этот посетитель мечети явно не сентиментален : он что-то сердито выкрикивает и, раздвигая попрошаек рукой, пытается добраться до своей иномарки. «У них что, правда у всех проблемы с работой?» –спрашиваю я, подойдя ближе. « У них с головой проблемы,- сердито говорит мой собеседник. Я сам приезжий, но я же работаю, как видите, а не бомжую. Жену сюда перевёз, дети уже здесь в Москве в школу пошли… А кто, Вы мне скажите, возьмёт этих (он кивает на толпу) на работу, если они целый день по карманам шныряют да побираются, а по вечерам траву курят? Вы посмотрите, во что они мечеть превратили: едят в мечети, спят тут же на полу…» Сердито махнув рукой, мужчина садится в свою иномарку. «Это Рашид,- оборачивается ко мне Шухбек и кивает на отъехавшую машину.- Мы нэ любим его, да. Жадный очэнь…» С ещё одним человеком, для которого территория мечети –место заработка, я познакомился, уже выходя на улицу. У самых ворот стоит молодая женщина и тянет руку: «Подайте!» Честно говоря, на нищую чеченка Асият (так она представилась мне) похожа не очень: на ногах приличная, явно не рыночного качества, обувь, в ушах –дорогие серьги «Из Чечни я,- охотно рассказывает женщина.- Итум-Калинский район знаешь? Вот оттуда… Приехали в Москву всей семьёй, восемь человек нас, думали, здесь о нас позаботятся… Ну, квартиру дадут, пособие будут платить. А нас так обманули! Ведь ютимся - восемь человек в двух комнатах. Вот так и живём – кто сколько подаст…» Асият с ожиданием смотрит на меня и жалобно хлюпает носом. По выходным в мечети работает школа для мусульманских детей. Насколько небольшое обветшалое здание подходит для обучения детей, не мне судить. И уже сам тот факт, что, несмотря на все проблемы мечети, интеллигентные, доброжелательные имамы ( мне они показались именно такими) учат ребятишек слову Аллаха, говорит о глубокой вере этих людей, о желании творить в мире добро. Однако почему-то никого из властей не интересует: безопасно ли пребывание людей (а детей –тем более) в окружении субъектов, постоянно нарушающих российское законодательство. Неужели не было бы спокойнее не только для верующих мусульман, но и для жителей окружающих кварталов, если б часть «проблемного» с точки зрения закона контингента находилась под пристальным наблюдением милиции? Кстати, ни одного милиционера ни на территории мечети, ни в округе её мной замечено не было. А жаль: между прочим, угрозу терроризма в Москве никто не отменял. Неужели мы опять спохватимся, когда спохватываться будет уже поздно?