Во второй половине февраля в Ингушетию прибыла верховный комиссар ООН по правам человека Луиза Арбур, намеренная изучить ситуацию с правами человека в республике. Первым делом она встретилась с беженцами из Чечни. Не стоит исключать, что, даже при очевидном смягчения тона в оценке ситуации на Северном Кавказе, в самое ближайшее время следует ожидать нового пропагандистского "наката" на Россию, предлогом для которого будет служить положение чеченских беженцев. На эту мысль наводит несколько странная избирательность представителей ООН и многочисленных международных структур, внимание которых приковано исключительно к чеченским беженцам в Ингушетии. В то время, как судьба таких же беженцев из той же Чечни, но иных национальностей, и размещенных в других республиках, их, похоже, нисколько не заботит. Взять хотя бы жителей Бороздиновской, все еще ютящихся в чистом поле под Кизляром. Или беженцев в соседней Северной Осетии, попавших в очень сложное положение.
Там нет палаточных лагерей - беженцы заселяют многочисленные санатории, дома отдыха, пансионаты и турбазы, построенные еще в советские времена. Люди всех национальностей и, практически из всех "горячих точек" бывшего СССР (в соответствии с принятыми юридическими нормами "беженцев" отличают от "вынужденных переселенцев", но в моем рассказе все - беженцы, потому как им всем пришлось спасаться бегством). "Первопроходцами" были беженцы из Южной Осетии и из Грузии. В конце восьмидесятых, во время боев в Цхинвале, их оказалось в Северной Осетии около 120 тысяч человек. Для маленькой республики, обладающей небольшой территорией (плотность населения в Северной Осетии самая высокая на Кавказе), это был настоящий шок. Но из ситуации вышли, здравницы помогли. Сегодня большинство южан или вернулись домой в Цхинвал, или адаптировались на новом месте. Благо, южные осетины, или кударцы, как их называют северяне, отличаются большой предприимчивостью. На смену им потянулись беженцы из заполыхавшего Таджикистана, Прибалтики, главным образом осетины, отправленные некогда в эти регионы по распределению, как специалисты. А потом потянулись ручейки из Чечено-Ингушетии, превратившиеся с началом чеченской войны в настоящий водопад.
Дом отдыха на окраине Владикавказа, расположенный недалеко от Военно-Грузинской дороги. Видны следы некоторого запустения - поваленный в некоторых местах забор, выбитые стекла в здании КПП, полуразрушенные беседки на территории, да и сами постройки, в которых собственно живут беженцы, давно не крашены. Деревянные корпуса, скажем прямо, не зимние - ряд комнат, двери которых выходят прямо на улицу, точнее на длинное крыльцо под навесом. Висит белье, играют, шумят дети. Середина дня и поэтому практически нет мужчин - все они на работе, или в поиске заработка. Уже позже я узнал, что для большинства основной источник дохода строительные или погрузочные работы. Мы (сотрудник республиканской миграционной службы и я) поднимаемся на крыльцо. Несколько женщин выходят из комнат. Когда узнают, что я корреспондент из Москвы, заметно мрачнеют, двое из них делают попытку скрыться. Но, мой бдительный спутник уговаривает не уходить. Мы договариваемся - никакого фотографирования, никаких фамилий. Люди боятся. Кого конкретно - боевиков ли, высоких ли федеральных начальников, в чьей безграничной власти они находятся, я так и не понял. Может, и боятся они не конкретно, а "вообще".
В этом корпусе около 40 человек - все жители Грозного. Скоро будет десять лет, как они покинули Чечню во время августовских боев 1996 года, после ультиматума Пуликовского. Состав беженцев интернационален, но преобладают русские. Почти все побывали первоначально или в Кабардино-Балкарии, или в районе Кавказских Минеральных Вод. И там, и там разместить отказались, но посоветовали ехать в Осетию. Здесь, помимо крыши над головой, они получают медицинскую помощь, бесплатный обед, и время от времени различные пособия и гуманитарную помощь. Пенсионеры получают пенсию, дети ходят в близлежащую школу.
Зинаида, 65 лет, коренная грозненка, казачка. В ее грозненскую квартиру попал снаряд. Во время боевых действий потеряла сына и невестку. Их обоих живьем сожгли боевики Басаева. "Облили бензином и подожгли. Я сама, слава Богу, не видела. Их обвинили, что русским помогали. Соседи видели, чеченцы, заступиться хотели, так их самих тоже чуть не расстреляли. Потом, через месяц, их тоже убили - кто, не знаю". Зинаида пришла не одна, с ней восьмилетняя девочка - чеченка Мадина, которая потеряла родных, и даже не знает, жива ли ее мать. Она очень привыкла к Зинаиде, и даже стала называть ее бабулей. Мадина очень не хочет возвращаться назад, в Грозный - боится боевиков: " Они такие страшные, волосатые, грязные. Все время орут и стреляют, один на бабулю ружьем замахнулся, кричал очень страшно, я думала, нас убьют". Мадина учится в ближайшей школе, у нее появились друзья, и ей все очень нравится. "Бабуля" ее оптимизма не разделяет: "Я очень Осетии благодарна - приютили нас, крыша над головой. Но, сколько нас еще будут терпеть? Мы ведь никому не нужны, в России, на Ставрополье от нас отказались. А родственников у меня в России нет".
…Раиса, 43 года, татарка. Работала в Грозном водителем трамвая. Покинула Чечню также в августе. Ее двадцатилетняя дочь пропала без вести еще в 1993 году. Осталась квартира в районе аэропорта "Северный", которая практически не пострадала. Раиса уверена, что теперь ее или разграбили, или заняли. Свою жизнь в Грозном с 1991 года она вспоминает как страшный сон. В возможность возвращения верит мало.
Светлана 30 лет, русская. В Грозном проживала с отцом и со старшим братом. Покинула Чечню еще в 1993 году, до войны. После убийства брата. " У брата был "Москвич", такая развалюха, что ни у кого из чеченцев интереса не вызвал. И он ездил на нем даже тогда, когда у всех русских машины были отняты. Но, "ездил" - это сильно сказано, больше чинил. И в тот страшный день он во двор въехал, и сразу под капот полез. Мы с отцом на балконе стояли, и даже перекинулись с ним парою слов. Тут на соседний балкон вышел Ваха - жил в соседнем подъезде. Сопляк семнадцатилетний, но жестокий, злобный и трусливый, настолько, что даже для Чечни редкость. Он выстрелил в спину брату картечью, убил его на месте. И нам: "Что, свиньи, орете, вот, ружье купил новое, надо же мне его попробовать!". У отца тут же инсульт, насилу выходила. До сих пор наполовину парализован. Как стало ему получше, все бросили и сюда. У меня здесь были знакомые по институту, помогли с работой". Светлане действительно здорово помогли, она работает по специальности на нефтебазе. Для большинства беженцев квалифицированная работа - это недостижимая мечта.
Для всех обитателей этого бывшего дома отдыха, судьба вне зависимости от образования и национальности, с определенного момента, а именно с августа 1996 года, складывалась практически одинаково. И практически одинаковые перспективы открылись перед ними - весьма неопределенные. Поскольку ни у кого из них нет родственников, способных их принять, или хотя бы помочь. О возвращении в новую "кадыровскую" Чечню никто из них и думать не хочет.
Местная миграционная служба уже забыла, когда "федералы" перечисляли им все полагающиеся на содержание и обустройство этих и десятков тысяч таких же несчастных. А у республики денег, практически, нет. И если предположить, что молодые, здоровые и сильные, смогут "себя найти", скажем, в "умирающих" деревнях Нечерноземья, то таким, как Зинаида, без помощи государства не выжить.
А, между тем, опыт удачного обустройства беженцев в Северной Осетии накоплен значительный. Недалеко от Владикавказа находится селение - Попов хутор. Аккуратные добротные дома из белого силикатного кирпича, земельные наделы и весьма живописное место. Жители хутора - беженцы из Чечни, Ингушетии, из некоторых районов Дагестана. Но это не все. Жители Попова хутора - казаки, и их жизнь построена в полном соответствии с вековыми традициями казачьего самоуправления. Специальности у жителей хутора различны, и не все они заняты исключительно сельским хозяйством. Благо, Владикавказ рядом, и многие работают в городе. Активно участвуют казаки и в охране общественного порядка вместе с милицией и пограничниками. Попов хутор - это "первая ласточка", оказавшаяся, похоже, последней. Было задумано строительство еще нескольких таких населенных пунктов, да и сам хутор должен был, увеличится на 170 домов. Но реализация задуманного не состоялась из-за начавшейся в Чечне войны. Центр деньги, предназначенные на обустройство беженцев, потратил на увеличение их числа. Потом начались выборы президента. Потом деньги ушли на множество еще всяких невероятно интересных, неотложных и важных дел. И тысячи беженцев продолжают жить в бывших здравницах.
При том что республика сегодня уже перенаселена, ее население может еще увеличиться в самое ближайшее время. Несмотря не на что, определенный прогресс в осетино-ингушских отношениях все же есть. И вполне вероятно, что ингушские беженцы, которые вынуждены, были покинуть Северную Осетию в 1992, сумеют, наконец, вернуться домой. Но и тут возникает вопрос: "Куда им возвращаться?". Поскольку очень многие их дома были разрушены в ходе боевых действий, а многие заняты опять же беженцами. В основном из Грузии. Следовательно, и разрешение осетино-ингушского конфликта упирается, прежде всего, в финансовую сторону дела. Но как это объяснить людям лишенных домов, и в каждой проволочке склонных видеть "саботаж" осетинских властей?
Несмотря на то, что жизнь беженцев никак не назовешь благополучной, их участие в криминальной статистике по республике более чем незначительно. Но, думается, что это обстоятельство вовсе не должно "расслаблять" тех "больших людей", в чьих руках находится решение их судеб. Из опыта всех межнациональных конфликтов хорошо известно, что именно беженцы, люди лишенные практически всего, и, прежде всего человеческих условий существования, наиболее огнеопасны. В Осетии 60 тысяч беженцев, не считая 14 тысяч ингушей, ожидающих возвращения в Пригородный район. В самом ближайшем будущем, при отсутствии комплексного подхода к проблеме всех, без исключения, беженцев, вполне вероятно возникновение нового конфликта. Между возвращающимися ингушами, и другими беженцами, живущими сейчас в их домах. Могут быть и другие расклады, особенно учитывая, что и в других республиках и краях Кавказа ситуация с "взрывоопасным материалом" отнюдь не более благоприятная.
Когда видишь умопомрачительные коттеджные городки, которыми Москва, или, кстати говоря, Назрань с Магасом, обрастают, как пень опятами, очень трудно поверить официальным утверждениям их владельцев, что денег в стране нет вообще, а на беженцев - в частности. И совершено очевидно, что от их способности поделиться, зависит, главным образом то, чем быть Кавказу - курортным раем или мясорубкой.
Там нет палаточных лагерей - беженцы заселяют многочисленные санатории, дома отдыха, пансионаты и турбазы, построенные еще в советские времена. Люди всех национальностей и, практически из всех "горячих точек" бывшего СССР (в соответствии с принятыми юридическими нормами "беженцев" отличают от "вынужденных переселенцев", но в моем рассказе все - беженцы, потому как им всем пришлось спасаться бегством). "Первопроходцами" были беженцы из Южной Осетии и из Грузии. В конце восьмидесятых, во время боев в Цхинвале, их оказалось в Северной Осетии около 120 тысяч человек. Для маленькой республики, обладающей небольшой территорией (плотность населения в Северной Осетии самая высокая на Кавказе), это был настоящий шок. Но из ситуации вышли, здравницы помогли. Сегодня большинство южан или вернулись домой в Цхинвал, или адаптировались на новом месте. Благо, южные осетины, или кударцы, как их называют северяне, отличаются большой предприимчивостью. На смену им потянулись беженцы из заполыхавшего Таджикистана, Прибалтики, главным образом осетины, отправленные некогда в эти регионы по распределению, как специалисты. А потом потянулись ручейки из Чечено-Ингушетии, превратившиеся с началом чеченской войны в настоящий водопад.
Дом отдыха на окраине Владикавказа, расположенный недалеко от Военно-Грузинской дороги. Видны следы некоторого запустения - поваленный в некоторых местах забор, выбитые стекла в здании КПП, полуразрушенные беседки на территории, да и сами постройки, в которых собственно живут беженцы, давно не крашены. Деревянные корпуса, скажем прямо, не зимние - ряд комнат, двери которых выходят прямо на улицу, точнее на длинное крыльцо под навесом. Висит белье, играют, шумят дети. Середина дня и поэтому практически нет мужчин - все они на работе, или в поиске заработка. Уже позже я узнал, что для большинства основной источник дохода строительные или погрузочные работы. Мы (сотрудник республиканской миграционной службы и я) поднимаемся на крыльцо. Несколько женщин выходят из комнат. Когда узнают, что я корреспондент из Москвы, заметно мрачнеют, двое из них делают попытку скрыться. Но, мой бдительный спутник уговаривает не уходить. Мы договариваемся - никакого фотографирования, никаких фамилий. Люди боятся. Кого конкретно - боевиков ли, высоких ли федеральных начальников, в чьей безграничной власти они находятся, я так и не понял. Может, и боятся они не конкретно, а "вообще".
В этом корпусе около 40 человек - все жители Грозного. Скоро будет десять лет, как они покинули Чечню во время августовских боев 1996 года, после ультиматума Пуликовского. Состав беженцев интернационален, но преобладают русские. Почти все побывали первоначально или в Кабардино-Балкарии, или в районе Кавказских Минеральных Вод. И там, и там разместить отказались, но посоветовали ехать в Осетию. Здесь, помимо крыши над головой, они получают медицинскую помощь, бесплатный обед, и время от времени различные пособия и гуманитарную помощь. Пенсионеры получают пенсию, дети ходят в близлежащую школу.
Зинаида, 65 лет, коренная грозненка, казачка. В ее грозненскую квартиру попал снаряд. Во время боевых действий потеряла сына и невестку. Их обоих живьем сожгли боевики Басаева. "Облили бензином и подожгли. Я сама, слава Богу, не видела. Их обвинили, что русским помогали. Соседи видели, чеченцы, заступиться хотели, так их самих тоже чуть не расстреляли. Потом, через месяц, их тоже убили - кто, не знаю". Зинаида пришла не одна, с ней восьмилетняя девочка - чеченка Мадина, которая потеряла родных, и даже не знает, жива ли ее мать. Она очень привыкла к Зинаиде, и даже стала называть ее бабулей. Мадина очень не хочет возвращаться назад, в Грозный - боится боевиков: " Они такие страшные, волосатые, грязные. Все время орут и стреляют, один на бабулю ружьем замахнулся, кричал очень страшно, я думала, нас убьют". Мадина учится в ближайшей школе, у нее появились друзья, и ей все очень нравится. "Бабуля" ее оптимизма не разделяет: "Я очень Осетии благодарна - приютили нас, крыша над головой. Но, сколько нас еще будут терпеть? Мы ведь никому не нужны, в России, на Ставрополье от нас отказались. А родственников у меня в России нет".
…Раиса, 43 года, татарка. Работала в Грозном водителем трамвая. Покинула Чечню также в августе. Ее двадцатилетняя дочь пропала без вести еще в 1993 году. Осталась квартира в районе аэропорта "Северный", которая практически не пострадала. Раиса уверена, что теперь ее или разграбили, или заняли. Свою жизнь в Грозном с 1991 года она вспоминает как страшный сон. В возможность возвращения верит мало.
Светлана 30 лет, русская. В Грозном проживала с отцом и со старшим братом. Покинула Чечню еще в 1993 году, до войны. После убийства брата. " У брата был "Москвич", такая развалюха, что ни у кого из чеченцев интереса не вызвал. И он ездил на нем даже тогда, когда у всех русских машины были отняты. Но, "ездил" - это сильно сказано, больше чинил. И в тот страшный день он во двор въехал, и сразу под капот полез. Мы с отцом на балконе стояли, и даже перекинулись с ним парою слов. Тут на соседний балкон вышел Ваха - жил в соседнем подъезде. Сопляк семнадцатилетний, но жестокий, злобный и трусливый, настолько, что даже для Чечни редкость. Он выстрелил в спину брату картечью, убил его на месте. И нам: "Что, свиньи, орете, вот, ружье купил новое, надо же мне его попробовать!". У отца тут же инсульт, насилу выходила. До сих пор наполовину парализован. Как стало ему получше, все бросили и сюда. У меня здесь были знакомые по институту, помогли с работой". Светлане действительно здорово помогли, она работает по специальности на нефтебазе. Для большинства беженцев квалифицированная работа - это недостижимая мечта.
Для всех обитателей этого бывшего дома отдыха, судьба вне зависимости от образования и национальности, с определенного момента, а именно с августа 1996 года, складывалась практически одинаково. И практически одинаковые перспективы открылись перед ними - весьма неопределенные. Поскольку ни у кого из них нет родственников, способных их принять, или хотя бы помочь. О возвращении в новую "кадыровскую" Чечню никто из них и думать не хочет.
Местная миграционная служба уже забыла, когда "федералы" перечисляли им все полагающиеся на содержание и обустройство этих и десятков тысяч таких же несчастных. А у республики денег, практически, нет. И если предположить, что молодые, здоровые и сильные, смогут "себя найти", скажем, в "умирающих" деревнях Нечерноземья, то таким, как Зинаида, без помощи государства не выжить.
А, между тем, опыт удачного обустройства беженцев в Северной Осетии накоплен значительный. Недалеко от Владикавказа находится селение - Попов хутор. Аккуратные добротные дома из белого силикатного кирпича, земельные наделы и весьма живописное место. Жители хутора - беженцы из Чечни, Ингушетии, из некоторых районов Дагестана. Но это не все. Жители Попова хутора - казаки, и их жизнь построена в полном соответствии с вековыми традициями казачьего самоуправления. Специальности у жителей хутора различны, и не все они заняты исключительно сельским хозяйством. Благо, Владикавказ рядом, и многие работают в городе. Активно участвуют казаки и в охране общественного порядка вместе с милицией и пограничниками. Попов хутор - это "первая ласточка", оказавшаяся, похоже, последней. Было задумано строительство еще нескольких таких населенных пунктов, да и сам хутор должен был, увеличится на 170 домов. Но реализация задуманного не состоялась из-за начавшейся в Чечне войны. Центр деньги, предназначенные на обустройство беженцев, потратил на увеличение их числа. Потом начались выборы президента. Потом деньги ушли на множество еще всяких невероятно интересных, неотложных и важных дел. И тысячи беженцев продолжают жить в бывших здравницах.
При том что республика сегодня уже перенаселена, ее население может еще увеличиться в самое ближайшее время. Несмотря не на что, определенный прогресс в осетино-ингушских отношениях все же есть. И вполне вероятно, что ингушские беженцы, которые вынуждены, были покинуть Северную Осетию в 1992, сумеют, наконец, вернуться домой. Но и тут возникает вопрос: "Куда им возвращаться?". Поскольку очень многие их дома были разрушены в ходе боевых действий, а многие заняты опять же беженцами. В основном из Грузии. Следовательно, и разрешение осетино-ингушского конфликта упирается, прежде всего, в финансовую сторону дела. Но как это объяснить людям лишенных домов, и в каждой проволочке склонных видеть "саботаж" осетинских властей?
Несмотря на то, что жизнь беженцев никак не назовешь благополучной, их участие в криминальной статистике по республике более чем незначительно. Но, думается, что это обстоятельство вовсе не должно "расслаблять" тех "больших людей", в чьих руках находится решение их судеб. Из опыта всех межнациональных конфликтов хорошо известно, что именно беженцы, люди лишенные практически всего, и, прежде всего человеческих условий существования, наиболее огнеопасны. В Осетии 60 тысяч беженцев, не считая 14 тысяч ингушей, ожидающих возвращения в Пригородный район. В самом ближайшем будущем, при отсутствии комплексного подхода к проблеме всех, без исключения, беженцев, вполне вероятно возникновение нового конфликта. Между возвращающимися ингушами, и другими беженцами, живущими сейчас в их домах. Могут быть и другие расклады, особенно учитывая, что и в других республиках и краях Кавказа ситуация с "взрывоопасным материалом" отнюдь не более благоприятная.
Когда видишь умопомрачительные коттеджные городки, которыми Москва, или, кстати говоря, Назрань с Магасом, обрастают, как пень опятами, очень трудно поверить официальным утверждениям их владельцев, что денег в стране нет вообще, а на беженцев - в частности. И совершено очевидно, что от их способности поделиться, зависит, главным образом то, чем быть Кавказу - курортным раем или мясорубкой.
Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках
