Родители всегда стоят перед выбором между уровнем жизни и количеством детей. Такой же выбор стоит и перед Россией. Попытка увеличить рождаемость с помощью материальных стимулов может увенчаться успехом, а может и нет. Единственное, что можно сказать с уверенностью, — это очень дорогая затея. Настолько дорогая, что об объявленной правительством цели — стать пятой экономикой мира к 2020 г. — придется забыть. Посвятив себя детям и работая на отдаленное будущее, россияне должны будут смириться с тем, что через 15 лет они будут как минимум на 20% беднее, чем могли бы, а экономика страны — на 1 трлн долларов меньше, пишет аналитический деловой журнал Start Money. Все очень тревожно. К концу 1990-х коэффициент фертильности (число детей, которых рожает женщина за свою жизнь) упал в России до катастрофических 1,17. В 2007 г. он, вероятно, повысится до 1,35. Проблема в том, что этот уровень тоже катастрофический: он на треть ниже, чем необходимо для простого воспроизводства населения. По прогнозу Института демографии Высшей школы экономики, в благополучном 2007 г. детей родится меньше, чем три года назад. Дело в том, что с начала 2000-х рожают «дети» советской программы стимулирования рождаемости и антиалкогольной кампании. Скоро их сменит когорта родившихся в 1990-е. Это поколение куда малочисленнее: в 1987 г. в РСФСР родилось 2,5 млн младенцев, а в 1997 г. в РФ — вдвое меньше. Правительство клянется переломить ситуацию. В официальной программе развития страны до 2020 г. есть слова о «стабилизации численности населения на уровне не ниже 140 млн человек в 2015-2020 гг.». Откуда возьмутся дополнительные люди? В принципе женщины не против того, чтобы помочь стране детьми. Исследования кафедры демографии факультета социологии МГУ показывают, что россиянки хотели бы иметь в среднем 1,91 ребенка. Это все еще ниже порога воспроизводства, но намного выше реального уровня фертильности. Государственное стимулирование рождаемости стоит очень дорого. Страны, добившиеся заметного роста рождаемости, тратили на это как минимум 2,5% ВВП в год, кое-где траты доходили и до 4% ВВП. Для сравнения: в 2007 г. Россия истратила 2,6% ВВП на национальную оборону. Но и астрономические затраты дают, как правило, только временный эффект. В некоторых странах рождаемость взлетала, а потом падала ниже уровня, который был до программы стимулирования (самый яркий пример — Швеция). Граждане спешат воспользоваться льготами, но общее число детей не увеличивают. Государство тратит огромные деньги просто на то, чтобы сместить календарь рождений. Одно из исключений — Дания, где рождаемость значительно выросла, да так и не падает вот уже 20 лет. В Норвегии рождаемость тоже стабилизировалась на уровне выше исходного. Эти страны не делали ничего особенного, разве что тратили на семейную политику чуть больше остальных. Где нашлись деньги? Щедрые датчане и норвежцы незадолго до активизации демографической политики начали получать дополнительные доходы от экспорта ресурсов, добытых на шельфе. И тем не менее даже там вынуждены были увеличивать налоги. В Швеции начало кампании по увеличению фертильности совпало с экономическим кризисом, но там налоги даже снижались (хотя они и остались на самом высоком в Европе уровне, 55% ВВП). Зато внешний долг Швеции вырос за 10 лет почти вдвое. Кроме того, вдвое сократились расходы на поддержку престарелых. Чрезмерное налоговое бремя сдерживает экономический рост. Отрицательно воздействует на экономику и быстрый рост рождаемости. Скандинавские программы поддержки рождаемости принимались в 1980-х. К концу десятилетия экономический рост в этих странах замедлился до 1%. В начале 1990-х началась рецессия. В 1990-1993 гг. экономический рост в Дании колебался около нуля, в Швеции ВВП снижался примерно на 1% в год. В других государствах Европы, по данным ОЭСР, за тот же период экономика росла на 1,5% ежегодно, в США — на 1,8%. В итоге скандинавам пришлось снизить налоги (и сократить программы поддержки рождаемости), после чего их экономика ожила и в конце 1990-х росла вполне американскими темпами. «Нельзя точно сказать, в какой степени причиной кризиса стали семейная политика и повышение налогов, а в какой — накопившиеся в экономике дисбалансы, — говорит Яакко Киандер из хельсинкского Института экономических исследований. — Но семейная политика сыграла определенную роль». В России до недавнего времени на семейную политику и стимулирование рождаемости тратилось примерно 0,2% ВВП, говорит Сергей Захаров из Института демографии ВШЭ. С введением дополнительных стимулов вроде материнского капитала и увеличения выплат по уходу за ребенком этот показатель возрастет, но все равно останется ниже 1% ВВП. Валерий Елизаров, руководитель Центра по изучению проблем народонаселения МГУ и один из авторов концепции демографического развития России, надеется добиться роста фертильности до 1,65-1,7 к 2015 г. На такой рывок выделяемых средств не хватит. Италия и Испания тоже собрались было проводить политику стимулирования, но поскупились: как и Россия, они готовы были потратить не более 1% ВВП и в результате не добились ничего. Разумно предположить, что стабилизировать фертильность на уровне 1,65 в России получится, только если у нас реализуется датский сценарий, а датчане тратят на семейную политику 3,8% ВВП в год. У нас сокращением затрат на стариков деньги на демографическую политику не достанешь — напротив, нефтяную заначку планируется использовать для решения неминуемых в обозримом будущем проблем пенсионной системы. И вообще, крайне сложно решить, из каких источников должен субсидироваться проект повышения рождаемости. Очевидный, казалось бы, ответ — Стабфонд, точнее говоря, Резервный фонд. Но его средств (10% ВВП) хватит на 3-4 года стимулирования. И в дальнейшем у нас уже не будет «подушки безопасности» для латания бюджетных дыр, которые разрастутся до огромных размеров. Чтобы подвести под детородную политику солидную финансовую базу, в любом случае придется проводить фискальный маневр. Теоретически есть три варианта: перераспределение госрасходов в пользу демографической политики, наращивание государственного долга или повышение налогов. Первый вариант сугубо умозрительный: демографический дивиденд, который страна сможет пожинать через 20-25 лет, когда на рынок труда поступят «дополнительные дети», — это, так сказать, общее благо, его бенефициары одновременно все и никто. Поэтому трудно представить, откуда возьмется сплоченная группа, способная одолеть в бюджетном торге куда более мощные группировки, претендующие на деньги налогоплательщиков. По тем же соображениям трудно представить победу «демографов» в схватке за дополнительные ресурсы, полученные путем наращивания госдолга: в России слишком много желающих хапнуть деньги из казны со ссылкой на «хроническое недофинансирование в 1990-х». Но даже если предположить чудесный с точки зрения нормальной политэкономии исход, победа «любителей детей» в схватке за долговое финансирование будет не столь безобидной для экономического роста (и благосостояния граждан), как кажется на первый взгляд. Это правда, что отношение госдолга к ВВП опустилось до 10%. Если взять за основу сценарий, при котором ВВП растет на 6% в год, а госдолг — на 3,5% ВВП, через пять лет это отношение увеличится до 22,5%. Такой уровень, казалось бы, ничем не угрожает макроэкономической стабильности: в Европейском союзе безопасным считается уровень 60% ВВП. Однако министр финансов Алексей Кудрин настаивает на том, что России, с ее сырьевой экономикой и тяжелой кредитной историей, противопоказан госдолг выше 20% ВВП, и к его аргументации грех не прислушаться. К тому же у политики наращивания госдолга есть серьезный побочный эффект: она повышает стоимость заимствований для российских граждан и компаний и тормозит экономическую экспансию частного сектора. Остается третий вариант — увеличение налогов. Он, конечно, крайне неприятный, но его хотя бы легче просчитать. Насколько «новая демографическая политика» затормозит российскую экономику? Негативный эффект будет складываться из двух главных факторов — увеличения налогового бремени и сокращения предложения на рынке труда. По расчетам Института экономики переходного периода, сокращение экономически активного населения на 0,5 процентного пункта ведет к cнижению темпов роста ВВП на 0,7 процентного пункта. Доля женщин фертильного возраста в экономически активном населении России составляет около трети. Если фертильность удастся довести до 1,9 (этот уровень называют желаемым сами женщины), то за 15 лет дополнительные потери из-за роста числа декретных отпусков (в среднем два года на ребенка) составят 5% ВВП. Если фертильность окажется на более реальном уровне в 1,65-1,7, то мы потеряем 2,5-3% ВВП. Правда, если у нас будут введены декретные отпуска для отцов, как в Скандинавии, этот показатель теоретически может увеличиться больше чем вдвое. В Норвегии, например, отпусками пользовалась треть отцов, и у нас при таком сценарии общие потери приблизятся к 7% ВВП. Повышение налогов окажется куда более вредоносным. Далибор Рохак из пражского Института экономических исследований, обобщив данные по множеству развитых и развивающихся стран, пришел к выводу, что рост налогового бремени на одну десятую ведет в среднем к сокращению прироста ВВП на 1,2-1,4 процентного пункта в год. России, если она хочет заработать демографический дивиденд в отдаленном будущем, придется повышать налоговое бремя как раз на такую же величину (сейчас оно составляет 34% ВВП). Таким образом, накопленный негативный эффект за 15 лет составит 20-23% ВВП. Если приплюсовать сюда потери от сокращения предложения на рынке труда, совокупные издержки потянут на 22,5-30% ВВП. Примерно на столько же меньше будет доход среднего россиянина. Этот сценарий поставит крест на обещаниях правительства вывести к 2020 г. российскую экономику на пятое место в мире с ВВП равным 4,5 трлн долларов. В принципе это возможно, о чем заявили недавно эксперты Deutsche Bank. Но при реализации «новой демографической политики» (неважно, удачной или нет) этого достигнуть точно не удастся. В лучшем случае размер нашей экономики будет 3,5 трлн долларов — даже если все остальные карты лягут так же удачно, как написано в правительственной программе развития до 2020 г. Означает ли это, что рождаемость поддерживать не надо? Ожидание демографического дивиденда, который начнет капать через четверть века, — это вопрос веры. С таким же успехом можно вкладывать деньги в акции термоядерной электростанции. Ее, может быть, построят (но лет через 20-30), а может, и нет. Для начала нам нужно честно признать, что декларируемые правительством цели — пятое место по ВВП к 2020 г. и быстрый рост рождаемости — взаимоисключающие. Тут уж надо определиться, что мы максимизируем: доходы или сбережения (в виде будущих плательщиков демографического дивиденда). И чур не требовать гарантий, что поддержка рождаемости принесет ожидаемые плоды.

Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках