Так уж распорядилась судьба, что первый летний месяц стал трагическим не только для русской истории. Летом 2014 г. в Ираке разворачивались события, очень похожие на то, что происходило в июне 41-ого. У этих событий был иной масштаб и другие причины, но общим элементом стало нежелание правительства признавать истинный уровень угрозы. В обоих случаях это привело к катастрофе. Цена, которую заплатил за преступные ошибки «вождя» Советский Союз, известна. Что же касается Ирака, то наказанием за слепую политику Нури аль-Малики стало падение Мосула и провозглашение Халифата, после чего еще не запрещенное в России и не слишком известное миру Исламское Государство вырвалось на первые полосы всех мировых СМИ.
С тех пор произошло много разных событий — сначала боевики вплотную подошли к Багдаду, потом постепенно откатались назад, попытались направить экспансию на север и на запад. В конечном счете, открытую войну террористы проиграли. Но что касается государственности новоявленного Халифата, то до того, как истлеть под руинами Мосула, она успела продемонстрировать довольно высокую эффективность. Печально, но факт: Халифат оказался более полноценным государством, чем многие дипломатически признанные страны, и это подняло группировку на уровень, который для террористов «старой школы» казался недосягаемым. А в совокупности с колоссальным бюджетом и запредельным уровнем жестокости этот фактор превратил ИГИЛ (запрещено в России) в то, чем он является сегодня — органичный элемент всей ближневосточной конструкции.
Расчитывать, что группировка куда-то исчезнет — сегодня, завтра, через пять или десять лет — глупая и губительная ошибка. Исламский мир показывает нам множество примеров долгосрочного выживания подобных организаций, причем в гораздо худших условиях. Поэтому вместо вопроса, когда с ИГИЛ удасться покончить, следует задаться вопросом: сможет ли группировка вернуться к формату лета 2014-го. И сейчас, спустя 4 года (колоссальный срок, которого русским в своё время хватило, чтобы уничтожить самую мощную военную машину в истории) после провозглашения Халифата и ровно год после освобождения Мосула для этого самое время.
А чтобы на этот вопрос ответить, нужно взглянуть на Ближний Восток в целом, причем в его «большой» и даже дополненной редакции, которая включает в себя не только арабский мир и сопредельные исламские страны, но и периферийные государства со значительным мусульманским населением. В таком случае, самое первое, что мы увидим, что из всех стран, подвергшихся экспансии ИГ, реально ситуация улучшилась только в Сирии, поскольку там эти улучшения носят не косметический, а фундаментальный характер.
Можно сколько угодно говорить о том, что Асад сидит на штыках русской армии, но факт остаётся фактом — еще осенью 2015 г. боевики были очень близки к тому, чтобы взять Хомс и Дамаск. Масштабы сопутствующей резни, которая началась бы на улицах сирийской столицы, даже не поддаются оценке. Сегодня ситуация изменилась до неузнаваемости. В Дамаске больше не слышны взрывы, правительственная армия берет под контроль иорданскую границу, а в Алеппо и Восточную Гуту возвращается жизнь. И хотя вклад России переоценить невозможно, самое главное состоит в том, что вопреки всем прогнозам, население освобожденных сирийских городов не только не превратилось в фанатиков, но и в значительной степени дерадикализовалось. Причем, это касается даже тех людей, которые еще до войны воспринимали современную Сирию как искусственный алавитский проект. Все они получили мощнейшую прививку от какой бы то ни было пропаганды религиозного апартеида, и это является залогом того, что, несмотря на Идлиб и неурегулированный статус Рожавы, снова разжечь сирийское пламя будет гораздо сложнее.
А вот в Ираке всё гораздо хуже. Хотя формально все города и дороги контролируются Багдадом или Эрбилем, на деле ИГ просто-напросто отступило на те же позиции, которые оно занимало (еще в старом формате) в 2013 году, когда о самом существовании данной группировки знали только узкие специалисты. Не считая многочисленных ячеек в Багдаде, Рамади, Тикрите и том же Мосуле (а точнее, в его руинах), боевики удерживают изолированные локации в пограничных с Ираном горных областях, в мухафазах Анбар и Дияла, а самое главное — в горах Киркука, откуда осуществляется управление операциями в самом городе и на трассе Киркук-Багдад, где игиловцы вылавливают и уничтожают высокопоставленных военных и чиновников местной администрации. А ведь именно с этого группировка и начинала.
Даже то, что Киркук вновь вернулся под управление Багдада, также является своеобразным дежавю, которое очень на руку террористам. Но больше всего им помогает тот факт, что в Ираке — в отличие от Сирии — не была решена ни одна фундаментальная проблема из числа тех, которые, собственно, и привели к катастрофе 2014-го года. Иракские шииты и сунниты по-прежнему живут в разных мирах, не отождествляя себя с единым государством и не ощущая себя частью единого целого. А это значит, что в любой момент и без того надломленная страна вновь может треснуть по конфессиональным границам.
На других направлениях всё еще печальнее. В Йемене в условиях гражданской войны ИГ занимается подготовкой схронов и подкупом племён-аутсайдеров, рассчитывая на окончательной распад государства в ближайшие 5 лет. В Афганистане игиловцы делают ставку на внутренние противоречия в рядах «Талибан», которые стремительно нарастают после официального признания гибели Муллы Омара. Кроме того, террористы активно используют Афганистан как перевалочный пункт в экспансии на север в Среднюю Азию, и на восток — через Пакистан в Кашмир, где ИГ заметно активизировалось в последние месяцы.
Ну, и конечно же, Ливия. Хотя осенью 2016 г., потеряв Сирт, игиловцы заметно сдали свои позиции, в последующие месяцы им удалось вновь нарастить активность и даже передислоцировать в Ливию свои уцелевшие медийные подразделения. Некоторые эксперты говорят, что там же находится и Абу Бакр. В любом случае, на сегодняшний день ИГ имеет в Ливии прочные позиции в районах южнее Мисураты, Бенгази и всё того же Сирта.
Кроме того, вследствие неофициальных договоренностей с ливийскими племенами и этническими милициями туарегов и тубу, ИГ пользуется коммуникационными путями, ведущими на северо-запад в Тунис, на юго-восток — в Судан, и на юг — в Черную Африку.
Именно продвижение в этот регион в дальнейшем может создать предпосылки для новой катастрофы. Слабость африканских правительств и экономическая безнадежность в совокупности с высоким уровнем самоорганизации мусульманских общин становятся идеальной почвой для стремительной радикализации, которая, в свою очередь, может стать прочным фундаментом для возрождения Халифата уже на совершенно новых территориях.
Во многом, вероятность такого события будет зависеть от взаимоотношений ИГ с уже укоренившимися в Африке джихадистскими группировками. И если с локальным поздразделением «Аль-Каида», которое успешно оперирует в Мали, контакт наладить не удаётся, то отношения с нигерийской «Боко Харам» превосходные. А ведь еще есть Африканский Рог с «Аш-Шабааб», есть ЦАР, где суннитская группировка «Селека» прославилась массовыми расправами над христианским населением.
Одним словом — поле для дальнейшей активности Исламского Государства не ограничено ничем. Что же касается самих боевиков, то, похоже, они не теряют оптимизма. И лучшее тому доказательство — интерес к совершенно экзотическим регионам, вроде Индонезии и Филиппин. А вот к чему этот интерес приведёт, покажет только время.
С тех пор произошло много разных событий — сначала боевики вплотную подошли к Багдаду, потом постепенно откатались назад, попытались направить экспансию на север и на запад. В конечном счете, открытую войну террористы проиграли. Но что касается государственности новоявленного Халифата, то до того, как истлеть под руинами Мосула, она успела продемонстрировать довольно высокую эффективность. Печально, но факт: Халифат оказался более полноценным государством, чем многие дипломатически признанные страны, и это подняло группировку на уровень, который для террористов «старой школы» казался недосягаемым. А в совокупности с колоссальным бюджетом и запредельным уровнем жестокости этот фактор превратил ИГИЛ (запрещено в России) в то, чем он является сегодня — органичный элемент всей ближневосточной конструкции.
Расчитывать, что группировка куда-то исчезнет — сегодня, завтра, через пять или десять лет — глупая и губительная ошибка. Исламский мир показывает нам множество примеров долгосрочного выживания подобных организаций, причем в гораздо худших условиях. Поэтому вместо вопроса, когда с ИГИЛ удасться покончить, следует задаться вопросом: сможет ли группировка вернуться к формату лета 2014-го. И сейчас, спустя 4 года (колоссальный срок, которого русским в своё время хватило, чтобы уничтожить самую мощную военную машину в истории) после провозглашения Халифата и ровно год после освобождения Мосула для этого самое время.
А чтобы на этот вопрос ответить, нужно взглянуть на Ближний Восток в целом, причем в его «большой» и даже дополненной редакции, которая включает в себя не только арабский мир и сопредельные исламские страны, но и периферийные государства со значительным мусульманским населением. В таком случае, самое первое, что мы увидим, что из всех стран, подвергшихся экспансии ИГ, реально ситуация улучшилась только в Сирии, поскольку там эти улучшения носят не косметический, а фундаментальный характер.
Можно сколько угодно говорить о том, что Асад сидит на штыках русской армии, но факт остаётся фактом — еще осенью 2015 г. боевики были очень близки к тому, чтобы взять Хомс и Дамаск. Масштабы сопутствующей резни, которая началась бы на улицах сирийской столицы, даже не поддаются оценке. Сегодня ситуация изменилась до неузнаваемости. В Дамаске больше не слышны взрывы, правительственная армия берет под контроль иорданскую границу, а в Алеппо и Восточную Гуту возвращается жизнь. И хотя вклад России переоценить невозможно, самое главное состоит в том, что вопреки всем прогнозам, население освобожденных сирийских городов не только не превратилось в фанатиков, но и в значительной степени дерадикализовалось. Причем, это касается даже тех людей, которые еще до войны воспринимали современную Сирию как искусственный алавитский проект. Все они получили мощнейшую прививку от какой бы то ни было пропаганды религиозного апартеида, и это является залогом того, что, несмотря на Идлиб и неурегулированный статус Рожавы, снова разжечь сирийское пламя будет гораздо сложнее.
А вот в Ираке всё гораздо хуже. Хотя формально все города и дороги контролируются Багдадом или Эрбилем, на деле ИГ просто-напросто отступило на те же позиции, которые оно занимало (еще в старом формате) в 2013 году, когда о самом существовании данной группировки знали только узкие специалисты. Не считая многочисленных ячеек в Багдаде, Рамади, Тикрите и том же Мосуле (а точнее, в его руинах), боевики удерживают изолированные локации в пограничных с Ираном горных областях, в мухафазах Анбар и Дияла, а самое главное — в горах Киркука, откуда осуществляется управление операциями в самом городе и на трассе Киркук-Багдад, где игиловцы вылавливают и уничтожают высокопоставленных военных и чиновников местной администрации. А ведь именно с этого группировка и начинала.
Даже то, что Киркук вновь вернулся под управление Багдада, также является своеобразным дежавю, которое очень на руку террористам. Но больше всего им помогает тот факт, что в Ираке — в отличие от Сирии — не была решена ни одна фундаментальная проблема из числа тех, которые, собственно, и привели к катастрофе 2014-го года. Иракские шииты и сунниты по-прежнему живут в разных мирах, не отождествляя себя с единым государством и не ощущая себя частью единого целого. А это значит, что в любой момент и без того надломленная страна вновь может треснуть по конфессиональным границам.
На других направлениях всё еще печальнее. В Йемене в условиях гражданской войны ИГ занимается подготовкой схронов и подкупом племён-аутсайдеров, рассчитывая на окончательной распад государства в ближайшие 5 лет. В Афганистане игиловцы делают ставку на внутренние противоречия в рядах «Талибан», которые стремительно нарастают после официального признания гибели Муллы Омара. Кроме того, террористы активно используют Афганистан как перевалочный пункт в экспансии на север в Среднюю Азию, и на восток — через Пакистан в Кашмир, где ИГ заметно активизировалось в последние месяцы.
Ну, и конечно же, Ливия. Хотя осенью 2016 г., потеряв Сирт, игиловцы заметно сдали свои позиции, в последующие месяцы им удалось вновь нарастить активность и даже передислоцировать в Ливию свои уцелевшие медийные подразделения. Некоторые эксперты говорят, что там же находится и Абу Бакр. В любом случае, на сегодняшний день ИГ имеет в Ливии прочные позиции в районах южнее Мисураты, Бенгази и всё того же Сирта.
Кроме того, вследствие неофициальных договоренностей с ливийскими племенами и этническими милициями туарегов и тубу, ИГ пользуется коммуникационными путями, ведущими на северо-запад в Тунис, на юго-восток — в Судан, и на юг — в Черную Африку.
Именно продвижение в этот регион в дальнейшем может создать предпосылки для новой катастрофы. Слабость африканских правительств и экономическая безнадежность в совокупности с высоким уровнем самоорганизации мусульманских общин становятся идеальной почвой для стремительной радикализации, которая, в свою очередь, может стать прочным фундаментом для возрождения Халифата уже на совершенно новых территориях.
Во многом, вероятность такого события будет зависеть от взаимоотношений ИГ с уже укоренившимися в Африке джихадистскими группировками. И если с локальным поздразделением «Аль-Каида», которое успешно оперирует в Мали, контакт наладить не удаётся, то отношения с нигерийской «Боко Харам» превосходные. А ведь еще есть Африканский Рог с «Аш-Шабааб», есть ЦАР, где суннитская группировка «Селека» прославилась массовыми расправами над христианским населением.
Одним словом — поле для дальнейшей активности Исламского Государства не ограничено ничем. Что же касается самих боевиков, то, похоже, они не теряют оптимизма. И лучшее тому доказательство — интерес к совершенно экзотическим регионам, вроде Индонезии и Филиппин. А вот к чему этот интерес приведёт, покажет только время.
Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках
