Война в Ираке. В прицеле — Иран
Николай Севостьянов

Война в Ираке. В прицеле — Иран

В ночь на 16 октября противостояние между Багдадом и Эрбилем впервые перешло красную черту. Хотя само столкновение было неизбежным с того момента, как в Курдистане прошел референдум об отделении, его результаты стали всего лишь формальным обоснованием, поскольку дело не в самом факте его проведения, а в том, на каких территориях этот референдум был организован.

Де-факто Иракский Курдистан уже давно является независимым государством со своей столицей, флагом, армией и полицией. Даже визу для посещения Курдистана нужно получать отдельную — иракская не подойдет. Для полной картины не хватает только валюты и международного признания, но это, как известно, дело наживное.

Поэтому никаких иллюзий в Багдаде никто не испытывает. От центрального правительства Курдистан ничего не получает, никаких налогов не платит, и то, что этот регион уже не удастся интегрировать на федеративных началах, очевидно любому, кто имеет хоть малейшее представление о том, в каком состоянии сегодня находится Иракское государство.

Сам по себе Курдистан — в тех границах, которые он имел году этак в 2013-м — Багдаду не нужен и о восстановлении контроля никто не задумывается. Однако проблема в том, что границы существенно изменились, и произошло это летом 2014 года, когда иракская армия бежала от наступления Исламского Государства (запрещено в России). Курды моментально сообразили, как им следует реагировать на сложившуюся катастрофу, и взяли под свой контроль Киркук вместе с богатейшими нефтяными полями.

Хотя со стороны это выглядело как аннексия, у курдов сразу же появилось замечательное алиби — ведь все города, из которых бежала иракская армия, тут же были заняты войсками зарождавшегося Халифата. Впоследствии для того, чтобы их выбить, эти города пришлось сносить с лица земли. И если бы не курды, Киркук наверняка повторил бы судьбу Мосула, Тикрита и Рамади.

Всё так, если бы не одно «но». Когда линия фронта стабилизировалась (ИГ прочно сидели в Мосуле, но уже не могли наступать на Багдад) сразу же прояснились не только истинные масштабы экономической машины Абу Бакра, но и роль каждого из бизнес-партнёров, которые участвовали в перегонке нефти, контрабанде древностей и торговле людьми. А место в этой системе нашлось очень многим, в том числе иракским курдам, через территорию которых протянулись не только караваны грузовиков, но и нити нефтепроводов. Даже осенью 2015 года, после многочисленных терактов, в том числе взорванного над Египтом самолёта, когда иллюзий не осталось ни у кого, шоссе из Эрбиля в Мосул по-прежнему функционировало.

Иными словами, всё очень похоже на то, что иракская катастрофа лета 2014-го стала для курдов не подарком судьбы, а давно ожидаемым событием, к которому они имели самое непосредственное отношение. Мы не знаем, насколько в Багдаде думают о возмездии, но то, что Киркук нужно вернуть — в этом правительство солидарно. Точно так же как сами курды убеждены, что теперь они будут владеть этим городом до конца вечности.

Теперь же эта убежденность подкреплена документами, поскольку Барзани включил этот город в орбиту недавнего референдума, тем самым уничтожив мосты для любых реальных переговоров. За референдумом последовала блокада. За блокадой манёвры иракской армии. А за ними — в ночь на 16 октября — первая кровь: 4 сожженных «Хамви» и 11 трупов иракских военных.

Как далеко зайдет противостояние — покажет время, но уже сейчас очевидно, что перспективы у этого столкновения могут быть весьма и весьма кровопролитными. Ведь самое главное в том, что двусторонней (Багдад — Эрбиль) является лишь сама повестка, вокруг которой закручивается всё остальное. Реальное наполнение конфликта куда шире, поскольку за каждой из сторон стоят многочисленные кураторы — явные и не очень.

За Багдадом — Тегеран и шиитские религиозные лидеры, для которых курды — еще одни соучастники жуткой резни раскаленного лета 2014-го. За Эрбилем — Берлин, Тель-Авив и Вашингтон, который уже объявил о том, что любые иракские самолёты, бомбящие Пешмергу, будут сбиты. По сути, территориальный спор с бешеной скоростью превращается в еще одну опосредованную битву с Ираном, и это, пожалуй, хуже всего.