Иван Бунин, находясь в эмиграции после революции и гражданской войны начала XX века записал в «Окаянных днях»: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили…»
Эти правдивые слова подтверждаются самой жизнью. Древнюю Русь мы знаем еще хуже, а к голосу ее не спешим прислушиваться. А ведь она не молчит, она обращается к нам через сотни храмов и сохранившиеся тексты.
О многом изрекают нам древнерусские летописи и жития святых. Но, несмотря на повествование о делах часто страшных и темных, они всегда нас учат Любви. А подвиг святых князей Бориса и Глеба — это одна из самых лучших страниц этого научения.
Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб (во крещении — Роман и Давид) являлись первыми русскими святыми, канонизированные как Русской, так и Константинопольской Церковью. Они были младшими сыновьями святого равноапостольного князя Владимира и приняли мученическую кончину в 1015 году.
О благоверных князьях Борисе и Глебе лучше всего нам говорят два древнерусских жития…
©Иконописец Виктор Морозов 2006
«Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба» считается историками и филологами ярким примером житийной литературы, рожденной в недрах Киево-Печерского монастыря. Автором «Чтения» признается преп. Нестор Летописец.
«Сказание и страсть и похвала святым мученикам Борису и Глебу» — это не совсем «правильное» житие, оно обладает излишней (с позиций византийской агиографии) документальностью и противоречит по структуре своей стандартному житийному канону.
Вопрос с окончательной датой написания «Сказания» и авторством его до сих пор не решен (возможно, первый вариант произведения появился в XI в., а доработка была окончательно завершена в первой четверти XII в.). Автором обычно называется Иаков Черноризец, но лишь предположительно.
«Чтение» и «Сказание» явно имеют свои корни в одном первоисточнике, и духовно соотносятся с «Житием благоверного князя Вячеслава Чешского». Они положили начало целому житийному циклу, именуемому в науке «борисоглебским».
Святость подчинения младшего старшему вплоть до смерти (основная мысль всего борисоглебского цикла, куда включены и жития, и чисто литературные произведения) — это результат переосмысления идеи божественного происхождения власти, которая в Священном Писании, изначально представлена жертвенностью Иисуса Христа (в Новом Завете) и Исаака (в Ветхом Завете). А ведь Исаак и понимается как символический предтеча восхождения на Голгофу Господа нашего Иисуса Христа.
К борисоглебскому циклу относится все житийное и литературное наследие Древней Руси, представлявшее собою реакцию Церкви и всех общественных слоев на убийства князей (т. е. на крайнюю степень насилия, совершенного против носителей высшей власти). Летописные сообщения о гибели киевского князя Игоря Ольговича (1146 г.) возрождают идеи «Чтения о Борисе и Глебе».
А в «Повести об убиении великого князя Андрея Боголюбского» (написанной в период между 1174 и 1177 гг.) проявляются особенно ярко, вплоть до прямых сопоставлений событийного порядка: «… Достойно от Бога смертный венец воспринял ты, княже Андрей, мужеством именитым братьям, благоразумным святым страстотерпцам равный, последовал ты, кровью омыв все страданья свои. Ибо если бы не беда – не было б венца, если бы не мука – не было бы благодати: всякий, живущий добродетельно, не может быть без множества врагов». Возможно предположить, что вторая фраза появилось в тексте, как результат обдумывания ветхозаветных фраз: «Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня; многие говорят душе моей: нет ему спасения в Боге». Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя, и Ты возносишь голову мою» (Пс 3, 2-4) или «Боже! Гордые восстали на меня, и скопище мятежников ищет души моей: не представляют они Тебя перед собою» (Пс 85, 14).
Святой Андрей Боголюбский, таким образом, имеет двойное уподобление царю Давиду: и прямое, и косвенное. Кстати, князь святой Глеб Владимирович при крещении получил имя Давида. К младшему из братьев-страстотерпцев отсылает нас и сама фабула: непосредственным виновником смерти Глеба был его слуга — повар Торчин; в «Повести» же основным объектом осуждения является не главарь антикняжеского заговора Петр — зять Кучки, а ключник Анбал.
В ряд борисоглебского цикла входит и «Слово о князьях». Главный призыв его: «Одумайтесь, князья, вы, что старшей братии своей противитесь, рать воздвигаете и поганых на братью свою призываете, – пока не обличил вас Бог на Страшном суде! Как святые Борис и Глеб претерпели от брата своего старшего не только лишение власти, но и смерть. Вы же и слова единого от брата старшего стерпеть не можете, за малую обиду вражду смертоносную воздвигаете, помощь от поганых принимаете на свою братию».
В составе Синодального списка XIII в. Новгородской первой летописи содержится «Рассказ о преступлении рязанских князей», который посвящен убийству представителей рязанского княжеского дома на пиру в 1217 г. Примечательно, что убийцами своих родственников выступают братья — князья Глеб Рязанский и Константин. Казалось бы, гибель на пиру не дает никаких поводов к каким-либо нравственно-религиозным сентенциям. Однако, «Рассказ» заканчивается на весьма значимой ноте: «Так скончались благочестивые рязанские князья…, и восприняли со своею дружиною венцы царствия небесного от Господа Бога, предав души свои Богу, как агнцы непорочные.
Так окаянный Глеб и брат его Константин приготовили им царство небесное, а себе со своими советниками – муку вечную».
На первый взгляд, этот фрагмент содержит лишь общие фразы об убитых без вины. Но обратимся к рассуждениям замечательного нашего современника — доктора исторических наук И.Я. Фроянова: «… Убийство Рюриком словенского князя Вадима с последующим присвоением княжеского титула нельзя считать чем-то необычайным, из ряда вон выходящим. Оно нисколько не диссонировало местным обычаям об источниках власти правителей… Бог на стороне победителя – укоренившейся принцип, владевший умами язычников… После смерти Владимира по тем же языческим мотивам Святополк расправляется с Борисом и Глебом, причисленными позднее церковью к лику святых великомучеников, в чем надо видеть не одно лишь воздаяние убиенным братьям за страдания, но и осуждение этого кровавого обычая язычников, греховного с точки зрения христианской морали».
Фроянов очень точно подметил антиязыческий пафос сочинений борисоглебского круга. Религиозный протест подобного вида прослеживается и в упомянутых выше текстах. Но, кроме того, следует сосредоточить внимание и на несколько другом аспекте «преступлений против власти».
Константинопольский патриархат хотя и признал святость страстотерпцев Бориса и Глеба, но с немалой толикой сомнения. Византийцам (ромеям) духовный подвиг сыновей равноапостольного великого князя Владимира Крестителя был непонятен. Власть в Новом Риме частенько менялась после свершения государственных переворотов и убийства императоров и даже членов их семей. Победители (за редчайшим исключением) признавались законными властелинами. В Византии торжествовали традиции получения власти, которые сформировались еще в языческом Риме…
«Слово о новосвятых мучениках, Михаиле, князе Русском, и Феодоре, первом воеводе в княжестве его. Сложено вкратце на похвалу этим святым отцом Андреем», отразившее одну из самых горьких страниц истории Руси, воочию показало святость патриотического христианского поступка.
В условиях иноземной агрессии, когда под угрозой находится самость народа, подвиг святого князя Михаила свидетельствует о стремлении христианина, вплоть до смерти, защитить и веру, и свою душу, и самосознание народа. «Слово» сообщает, что, несмотря на приказание монгольского хана, на уговоры приближенных и друзей, князь сознательно принимает решение «пострадать за веру христианскую»: «… Борис (внук святого Михаила — прим. А.Г.) и бояре начали уговаривать и просить его, чтобы послушался их. Михаил же ответил им: «Не внемлю я вам и душу свою не погублю». После этого Михаил сорвал с себя княжеский плащ свой и швырнул его в ноги к ним, говоря: «Возьмите славу света этого, к которым вы стремитесь!» …На месте же том было много христиан и поганых, и все слышали, что ответил Михаил царю. После этого Михаил и Феодор стали отпевать себя и, свершив отпевание, приняли причастие…»
Описание мученической гибели святых князя Михаила и боярина Феодора, как результата отказа исполнить языческий обычай прохождения между очищающих огней, послужило весьма значимым символ стояния в вере во время татаро-монгольского ига.
«Слово» тоже может быть присоединено к борисоглебскому циклу: убийство в Орде святого, по приказу высшей власти, совершается по чисто религиозному признаку (совсем как в годы преследования христиан в Римской империи). Да и сам борисоглебский набор житий и сказаний — продолжение раннехристианского воззрения на мученичество и исповедничество, которое уже в средневековой Ромейской империи несколько отошло на второй план. Русь переживала все, так же эмоционально, как и христиане в эпоху апостолов и мужей апостольских. И это переживание Православие в России сохраняло и в последующие столетия.
Незадолго до революции 1917 года Василий Розанов писал: «Вся религия русская − по ту сторону гроба. Можно сказать, Россия находит слишком реальным и грубым самую земную жизнь Спасителя… Все это она помнит, но умом на этом не останавливается. Но вот Спаситель близится к кресту: Россия страшно настораживается, ухо все открыто, сердце бьется. Христос умер − Россия в смятении! Для нее это − не история, а как бы наличный сейчас факт. Она прошла с Христом всю невыразимую муку Голгофы».
Для современного православного человека «Слово о новосвятых мучениках, Михаиле, князе Русском, и Феодоре, первом воеводе в княжестве его» приобрело актуальность и злободневность в годы Чеченской войны, в связи со смертью солдата-мученика Евгения Родионова (отказавшегося снять крест по требованию боевиков-ваххабитов). И далеко не случайно, что св. мч. князь Михаил Черниговский является небесным покровителем спецподразделения «Альфа».
«Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» (иначе, «Житие благоверного великого князя Александра Невского») разительно контрастирует с житием святого Михаила Черниговского. Благоверного князя Александра Ярославича невозможно представить в виде традиционного мученика, он больше думает не о спасении своей души, а об реальном сохранении русских земель от нашествия врагов (и с Запада, и с Востока) — князь готов и воевать и даже унижаться ради этой цели.
Чудо святых благоверных князей-страстотерпцев перед сражением на реке Неве отсылает нас к самому ходу истории нашей. Святой князь Александр на Неве и Чудском озере (1242) остановил католическую экспансию на Русь. И явление святых Бориса и Глеба перед Невской битвой (1240) надо связывать не только с помощью своему родственнику, но и с борьбой за сохранение Православия, как истинной веры…
Не так уж много о них мы и ведаем, кроме самого христианского подвига. Возможно святые князья родились до Крещения Руси в 988 году, но, скорее всего, позже. Ученые в качестве их матери называют то некую «чехиню», то «болгарыню». Однако, сама историческая канва житий благоверных князей Бориса и Глеба, отсылает нас к тому, что матерью их была родственница византийских басилевсов Анна.
Князья-страстотерпцы Борис и Глеб принадлежали к младшему поколению русского княжеского рода, воспитанному в Православии. И они отказались противостоять Святополку Окаянному не из-за трусости, а следуя за Христом, говоря: «Да будет, Господи, воля Твоя!»
Если мерить мерками нынешней цивилизации, то святые князья вполне могли бы воспротивиться Святополку, занявшему Киев. Благоверный Борис управлял Ростовом, а благоверный Глеб Муромом. Учитывая, что их с детских лет еще и обучали воинскому искусству и командованию дружиной, то поднять мечи на брата им, казалось бы, было легко. Не стоит забывать, что святой Борис с дружиной ходил на печенегов по приказу своего отца – равноапостольного великого князя Владимира. Святые Борис и Глеб совершили христианский подвиг, уподобившись Господу нашему Иисусу Христу. Но что стояло за их убиеним?
Князь Святополк Туровский (во крещении – Петр), захвативший трон святого Владимира Крестителя, был женат на дочери польского короля Болеслава I Храброго. Духовником же ее являлся католический Кольбергский епископ Рейнберн. Кроме святых Бориса и Глеба, Святополк отдал приказ убить и Древлянского князя Святослава. Погиб не только Святослав, но и его жена. А вот дотянуться до будущего благоверного князя Ярослава Владимировича в Новгороде и князя Мстислава Удалого, правившего в Тмутаракани (на Черном море) не смог.
Гибель князя Святослава Владимировича привела к захвату венграми-католиками части земель карпатских хорватов (союзником которых и был Святослав). А убиение святых Бориса и Глеба предотвратило переход престола в Киеве к сторонникам византийской партии (то есть, Ромейской империи). То есть, вполне вероятно, что поступок Святополка диктовался не только древними языческими правилами борьбы за власть, но и подсказками Рима.
Как-то в стороне от размышлений историков остается то, что в 962 году была провозглашена абсолютно незаконная Священная Римская империя германской нации (названия у нее в разные эпохи менялись, мы используем наиболее известное – прим. А.Г.). И примерно, с начала XI века имя очередного римского папы не поминалось в константинопольских диптихах, ибо Римо-Католическая церковь поддержала самоявленную империю на Западе. Святополк же через своего союзника и тестя — короля Болеслава оказался напрямую связан с Римом, и германской империей, и с венграми.
Отметим, что при убийстве посланниками Святополка святого Бориса, погиб и защищавший своего князя верный слуга – мученик Георгий Угрин (православный венгр, покинувший Родину вместе с братьями из-за преследований). Память мученика Георгия Угрина совершается в Соборе Карпаторусских святых.
В XIX веке зародилась псевдонаучная гипотеза о том, что убиение святых Бориса и Глеба организовал благоверный князь Ярослав Мудрый. Основывается она всего-навсего на двух источниках весьма сомнительного происхождения: «Саге об Эймунде» и легенде об Агни. Источники скандинавские. Поздние. Легенда об Агни, вообще притянута за уши к событию гибели страстотерпцев Бориса и Глеба, а в «Саге об Эймунде» все искажено так, что нафантазировать можно все что угодно. И ссылаться на нее, как верный источник можно лишь с одной целью — любым способом обесславить благоверного Ярослава Мудрого. Он ориентировался (в результате династического брака, его жена — дочь первого христианского короля шведов) на Швецию и Норвегию, государства формально католические, но смотревших на Православную тогда Англию, а не на Рим.
В XIX веке и позже охаиванием православных русских святых занимались с упоением. И до сих пор данная негативная линия в истории не изжита. Но факты говорят об обратном. Князь Святослав со своими людьми сражался и погиб в схватке с отрядом, посланным Святополком. А тому же благоверному Ярославу Мудрому тайная гибель святых братьев Бориса и Глеба просто была не нужна и в политическом плане. В дальнейшем, после восшествия на Киевский престол князь конфликтует в основном с Польшей и язычниками, а война с Византией скорее была случайной.
Исходя из этого, не стоит соблюдать пиетет перед иностранными сагами и легендами, поздно написанными и малодостоверными, лучше обратиться к житиям святых, созданным прп. Нестором и Иаковом Черноризцем. А святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб — крест и меч Святой Руси! Они с нами. И лишь бы мы сами хотели быть с ними…
Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках
