«Преступление и наказание» адмирала Колчака.II
Василий Цветков

«Преступление и наказание» адмирала Колчака.II

Часть 1

При анализе Постановления Иркутского ревкома даётся, нередко, оценка его действий, как противоречащая тогдашнему законодательству Советской власти в той части, которая имела отношение к санкции, а именно — к смертной казни. Действительно, вполне уместна при этом ссылка на «Постановление ВЦИК и СНК об отмене применения высшей меры наказания (расстрела)» от 17 января 1920 г. Приведём текст этого важного документа:

«…Разгром Юденича, Колчака и Деникина, занятие Ростова, Новочеркасска и Красноярска, взятие в плен «верховного правителя» создают новые условия борьбы с контрреволюцией.

Разгром организованной армии контрреволюции подрывает в корне расчёты отдельных групп контрреволюционеров внутри Советской России свергнуть власть рабочих и крестьян путём заговора, мятежей и террористической деятельности. В условиях самообороны Советской республики против двинутых на неё Антантой контрреволюционных сил Рабоче-Крестьянское правительство вынуждено было прибегнуть к самым решительным мерам подавления шпионской, дезорганизаторской и мятежнической деятельности агентов Антанты и служащих ей царских генералов в тылу Красной Армии.

Разгром контрреволюции вовне и внутри, уничтожение крупнейших тайных организаций контрреволюционеров и бандитов и достигнутое этим укрепление Советской власти дают ныне возможность рабоче-крестьянскому правительству отказаться от применения высшей меры наказания, т. е. расстрела, к врагам Советской власти.

Революционный пролетариат и революционное правительство Советской России с удовлетворением констатируют, что разгром вооружённых сил контрреволюции даёт им возможность отложить в сторону оружие террора. Только возобновление Антантой попыток путём вооружённого вмешательства или материальной поддержки мятежных царских генералов вновь нарушить устойчивое положение Советской власти и мирный труд рабочих и крестьян по устроению социалистического хозяйства может вынудить возвращение к методам террора, и, таким образом, отныне ответственность за возможное в будущем возвращение Советской власти к жестокому методу красного террора ложится целиком и исключительно на правительства и правительствующие классы стран Антанты и дружественных ей русских помещиков и капиталистов.

Исходя из вышеизложенного, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров постановляют: Отменить применение высшей меры наказания (расстрела) как по приговорам Всероссийской чрезвычайной комиссии и её местных органов, так и по приговорам городских, губернских, а также и Верховного при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете трибуналов.

За председателя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)

Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии Ф. Дзержинский…" (Декреты Советской власти. Т. VII. М., 1974. С. 104−105.).

Теперь рассмотрим конкретную практику «революционного Иркутска» в январе 1920 года. Во-первых, в городе отсутствуют структуры советской власти (эсеро-большевистский Политцентр таковым считаться не может). Вся полнота власти (законодательной, исполнительной и судебной), по сути, только у Военно-революционного комитета, который является чрезвычайным органом власти. Эта специфика ревкомов оказывается отличительной чертой их всех, с момента возникновения первого из них — Петроградского военно-революционного комитета, то есть выполнение судебных функций и создание новых структур, наделённых судебными функциями, оказываются в их компетенции.

О Постановлении ВЦИКа и СНК об отмене смертной казни представители Иркутского ревкома были, конечно, осведомлены, о чём свидетельствует «Приказ № 2 Иркутского ВРК» от 22 января 1920 года, призывающий к сдаче подразделения отступающих частей Русской армии адмирала Колчака: "…Иркутский Военно-Революционный Комитет предлагает всем, оставшимся на территории действий Ревкома частям и отдельным лицам бывшей армии правительства адмирала Колчака немедленно положить оружие и сдаться Советской власти по месту своего нахождения, так как дальнейшая борьба их против советского правительства бесполезна и бесцельна и поведёт лишь к их уничтожению идущими с запада советскими войсками или войсками Ревкома.

При этом Ревком объявляет о состоявшемся постановлении Совнаркома Советской Республики об отмене высшей меры наказания к врагам народа — расстрела и, таким образом, немедленная и беспрекословная сдача упоминаемых частей гарантирует им персонально сохранение жизни при разборе их дел судом Республики.

Председатель Ревкома А. Ширямов. 21.1.1920″. (Известия Иркутского Революционного Комитета, № 1, от 24 января 1920 г.).

Мог ли Ревком действовать самостоятельно, не оглядываясь на «центр» в Москве? Текст декрета Совнаркома об отмене смертной казни указывал на возможность восстановления «красного террора» в случае непосредственной угрозы революционной власти. А практика применения подобных санкций в гражданской войне (с первых же дней советской власти) неоднократно показывала, что «согласия» центра, в «чрезвычайных условиях», отнюдь не требовалось, ради незамедлительной «победы над контрреволюцией».

Вот, например, свидетельство подобного рода: Предписание Главному комиссару Черноморского флота о борьбе с контрреволюцией от 26 ноября (9 декабря) 1917 года:

"Действуйте со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху. Каледины, Корниловы, Дутовы — вне закона. Переговоры с вождями контрреволюционного восстания безусловно воспрещаем. На ультиматум отвечайте смелым революционным действием. Да здравствует революционный Черноморский флот!

Совет Народных Комиссаров" («Правда» (вечерний выпуск) № 22, 27 ноября; «Известия», № 238, 28 ноября; «Рабочий и Солдат» № 36, 27 ноября).

Уместно вспомнить здесь расстрел Царской Семьи, объяснённый как своеобразная превентивная мера Уралоблсовета ради предотвращения угроз от возможного «освобождения» Романовых наступающими «контрреволюционными войсками».

Иркутский ревком, заранее оправдывая свои решения ссылками на возможное ухудшение ситуации в самом городе и вокруг него, 1 февраля опубликовал «Предупреждение»: "…Иркутский Военно-Революционный Комитет, опираясь на волю масс и ту огромную силу Советской России, которая оказалась способной внести разложение в ряды врага даже через штыки колчаковской армии, вступив в управление краем, не счёл необходимым красным террором неумолимо расправиться с врагами народа. Он полагает, что перед всем очевидной неизбежностью утверждения в Сибири и России единой власти Рос. Сов. Фед. Соц. Республики никто не дерзнёт нарушить революционный порядок и вызвать бесполезное кровопролитие, обречённое на полный неуспех, попыткой контрреволюционного восстания. Однако имеются безумцы, которые продолжают мечтать о возможности возвращения «сычёвщины» (начальник гарнизона Иркутска генерал-майор К.И. Сычёв командовал войсками при попытке подавления восстания Политцентра в Иркутске в декабре 1919 г. — В.Ц.), хотя бы на час, — безумцы, работа которых может заставить Революционный Комитет пересмотреть своё отношение к моменту и сдавшейся буржуазии и реакционным элементам города.

Военно-Революционный Комитет, ответственный перед массами за сохранение революционного порядка, заявляет, что он будет беспощаден и не остановится ни перед какими мерами, если сдавшийся враг сделает попытку хотя бы на час возвратить ненавистную, кровавую тиранию старой власти". (Известия Иркутского Рев. Ком.", № 8 от 1.02.1920 г.).

Возможность применения расстрела совершенно определённо следует из приказа о наделении правом вынесения смертных приговоров Чрезвычайной следственной комиссии, допрашивавшей Колчака:

"Постановление Иркутского Военно-Революционного Комитета. 3 февраля 1920 г. № 20.

Чрезвычайная следственная комиссия наделяется судебными функциями с применением высшей меры наказания — смертной казни.

Свои судебные функции комиссия осуществляет в периоды контрреволюционного вооружённого восстания.

Все приговоры представляются на конфирмацию Военно-Революционного Комитета.

В остальное время действует Военно-Революционный Трибунал.

В случае, если Военно-Революционный Комитет не сможет осуществить свои функции, ввиду препятствия этому со стороны контрреволюционного восстания, — приговоры чрезвычайной следственной комиссии приводят в исполнение без конфирмации Военно-Революционного Комитета.

Председатель А. Ширямов.

Члены: М. Левенсон, А. Сноскарев.

Секретарь Оборин" (Известия Иркутского Рёв. Ком. № 10, от 4.02.1920 г.).

Следует рассмотреть реальность атаки Иркутска «каппелевцами» и степень готовности т.н. «контрреволюционного восстания» в городе. В этом отношении показателен следующий документ.

"Разговор по прямому проводу.

Ввиду нездоровья ген. Войцеховского, уполномоченный им ген. Щепихин передаёт следующее: «Противобольшевистские армии могут отказаться от прохождения через Иркутск при выполнении иркутским гарнизоном следующих условий:

Беспрепятственный пропуск армий за Байкал по всем путям в обход Иркутска.

2) Немедленный категорический приказ Иркутского Ревкома всем властям, всем советским регулярным и нерегулярным войскам на пути армий прекратить враждебные действия против нас. Копия этого пункта одновременно с его рассылкой должна быть сообщена мне.

3) Временное до прохода армии за Байкал прекращение пропаганды и клеветы, распространявшейся до сих пор в различных воззваниях и приказах Ревкома с обвинением армий в зверствах над населением.

4) Снабжение армий деньгами, имеющими широкое хождение на Дальнем Востоке, в сумме 200 миллионов рублей, в том числе на 50 миллионов рублей звонкой монетой. Из этой суммы не менее 100 миллионов рублей, из которых 25 миллионов звонкой монетой, должны быть высланы навстречу на ст. Черемхово. Это решительно необходимо, дабы дать возможность войскам жить, не обижая населения и не давая повода тому же Ревкому провоцировать армию.

5) Передача в моё распоряжение и беспрепятственное движение на восток в Забайкалье санитарного поезда № 8 Колесникова, состоявшего при группе Нестерова и находящегося в данное время близ ст. Зима, а также беспрепятственный пропуск раненых, больных и семей военнослужащих противобольшевистских войск на восток, в Забайкалье, в каких бы эшелонах они не следовали.

6) Освобождение адмирала Колчака и арестованных с ним лиц, снабжение их документами на право выезда их в качестве частных лиц за границу. Просьба к представителям иностранных государств взять названных лиц под своё покровительство и гарантировать им свободный проезд за границу.

7) Приказ Ревкома городским и сельским властям на путях следования наших армий заготовлять продукты и фураж, перевязочные средства, считаясь с численностью армий в круглых цифрах 50 000 человек и 30 000 лошадей.

8) Как гарантия бескровного обхода Иркутска, все советские регулярные и нерегулярные войска должны быть выведены немедленно из района на запад от Иркутска до Черемхова включительно, на север из 150-вёрстной полосы и на юг из 100-вёрстной полосы.

Точное выполнение этого условия необходимо также и потому, что наши части при встрече с советскими частями неизбежно будут их разоружать и возможно боевое столкновение.

9) После прохода наших армий меридиана города Иркутска в течение недели не производить никаких продвижений советских войск восточнее Иркутска.

10) Для наблюдения за выполнением изложенных условий с нашей стороны Иркутский Ревком должен командировать в мой штаб трёх своих представителей. Наблюдение за выполнением тех же условий противной стороной просьба принять на себя представителей иностранных государств.

11) Независимо от хода настоящих переговоров я продолжаю движение на Иркутск.

Ввиду движения штаба на восток за ответом к прямому проводу можем быть здесь на станции Зима 2 февраля 1920 года иркутского времени. В дальнейшем же продвижении на остановках будем запрашивать вас ежедневно между 20 и 22 часами иркутского времени, если вам угодно, с ближайших нашему ночлегу телеграфных станций. Другим способом переговоры по прямому проводу невозможны ввиду секретности нашего маршрута".

Доктор Благож:

«До принятия ваших условий здесь по телеграфу дошла до представителя Чехословацкой республики следующая нота советского командарма Зверева в Иркутске:

«Предлагаю вам во избежание напрасных человеческих жертв и в интересах беспрепятственного продвижения чеховойск на восток немедленно предложить ген. Войцеховскому сложить оружие и передать его в распоряжение Восточносибирской советской армии. Войскам, добровольно сложившим оружие, даётся полная гарантия неприкосновенности личности.

Зверев" («Известия Иркутского Рев. Ком.» № 9, 3.02.1920 г.).

Речь, как можно заметить, идёт здесь отнюдь не о «штурме Иркутска» ради освобождения Колчака (это лишь 6-й пункт переговоров), а о возможности «беспрепятственного пропуска» «каппелевцев» в Забайкалье.

Схожую оценку перспектив «штурма Иркутска» давал в своих воспоминаниях генерал-майор П.П. Петров: "…В Иркутске поднялась тревога, и, видимо по просьбе иркутских властей, чешский представитель начал переговоры с Войцеховским об условиях прохода армии через Иркутск.

На станции Зима я видел текст ответа Войцеховского, что посылался в Иркутск. В общем, выражалось согласие не трогать Иркутска при условии, если: 1) Верховный Правитель адмирал Колчак будет освобождён и передан под охрану иностранных военных частей; 2) выдачи части золотого запаса; 3) удовлетворения войск из иркутских складов одеждой, продовольствием и пр.

Переговоры ни к чему определённому не привели. Скоро стало известно, что чехи вообще настаивают на том, чтобы станция Иркутск и район около станции не были местом боевых действий, угрожая разоружением, если будет столкновение.

На 7 февраля мы ночевали в переходе от Иркутска; днём левая колонна 2-й армии вела бои с иркутскими красными севернее Сибирского тракта; решительных успехов не было. 7 февраля все наши «части» сосредоточились перед Иркутском; занята была станция Иннокентиевская с большими запасами военного имущества. Командование решало, что дальше делать — брать ли Иркутск силой или обходить. Известно было, что красные в городе не уверены в себе и обеспечивают отход на север; на станции железной дороги — эшелоны иностранных войск, которые заявляют нейтралитет и требуют, под угрозой разоружения, чтобы боевые действия в районе станции не происходили.

Наши части к моменту подхода к Иркутску представляют сплошные транспорты тифозных. У нас в дивизии можно набрать 200-250 здоровых, за исключением тех, кто приставлен к больным как возчик. При неудаче может создаться чрезвычайно тяжёлая обстановка для всей этой массы, так как других путей на восток, кроме проходящих через Иркутск, нет. Вечером узнали, что решено не задираться, а ночью обойти Иркутск с юга с тем, чтобы выйти восточнее на тракт, а затем продолжать движение к Байкалу и в Забайкалье. Мы должны выступить около 10 часов вечера.

Я не знаю сущности происходивших в тот день разговоров командного состава, но слышал, что генерал Сахаров порывался бросить свою колонну в бой, а Войцеховский не соглашался; он будто выговорил у чехов, что они не будут мешать проходу колонны сначала вдоль полотна железной дороги, а затем у самого Глазковского предместья и станции, так как другой дороги в обход Иркутска не было, а без дороги здесь движение невозможно. Мы должны были ночью быстро подойти к Глазкову и от него свернуть на Смоленское, а затем пройти на Марково, оттуда повернуть на север на Кузьмину или Ершово.

С вечера все были готовы к движению. Часов в десять началось движение вдоль железной дороги к Глазкову. Настроение нервное, особенно там, где дорога спускается под гору, и сани, дровни закатываются так, что опрокидываются; ломаются оглобли, рвутся завёртки. Положение саней с больными ужасно, многие, потерявшие сознание, как-то заражаются общей нервностью и в полусознании начинают тревожиться. Подходим к Глазкову — полная тишина; что бы здесь было, если бы раздалось тявканье пулемёта. Сворачиваем на юг и едем, едем довольно быстро всю ночь. Отдыхать нельзя, так как нужно до рассвета быть восточнее Иркутска. Часов в девять утра выходим на тракт — с высот виден город. Оттуда скоро доносятся пушечные выстрелы. Неизвестно по ком, по нам ли или по хвостам. В общем, всё сошло благополучно. Только поздно вечером 8 февраля мы стали на ночлег в деревне Тальцы, двигаясь почти беспрерывно не меньше 18 часов. Лошади заморились страшно…" (Ген. П.П. Петров. От Волги до Тихого океана в рядах белых (1918−1922 гг.), Рига, 1930, с. 147−149.).

Правда, генерал-майор С.А. Щепихин в своих неопубликованных воспоминаниях писал несколько иное — про своеобразную «маскировку» требования о выдаче Колчака:

"…Ответ просили прислать часа через два, вызвав к аппарату д-ра Благож… Я собрал ленту и спешно направился к Войцеховскому. О моём разговоре с Иркутском уже знали некоторые старшие начальники, которых я и застал у нас на квартире. Здесь были кроме меня и Войцеховского ещё Сахаров 1-й, Вержбицкий.

Предоставив высказаться, Войцеховский стал записывать лично сам, мнения и сводку их я должен был передать немедленно на телеграф:

Первым заявлением было Сахаровское предложение: «Освобождение адмирала Колчака». Пункт был боевой и неотклоняемый: разве кто-либо из присутствующих мог решиться возразить или смягчить его форму? Уже тогда этот человек не нашёл бы себе места на земном шаре за это — вторичное — предательство адмирала Колчака.

Теперь, когда события уже известны всему миру, возможно поставить такой вопрос — не побудило ли это наше, поставленное намеренно первым, требование нашим противникам ускорить расправу с адмиралом Колчаком?

Если, конечно, вообще все эти переговоры не затеяны с целью затянуть время, необходимое противнику… Если эти переговоры — ловушка, и ловушка двойная:

Во-первых, увидеть, что нам наиболее дорого,

Во-вторых, затянуть время.

Вот, принимая во внимание весьма вероятные причины начатия таких переговоров, некоторым из нас казалось не политическим и тактическим неправильным обнаруживать наши скрытые желания.

Но как высказать это на нашем собрании, чтобы не показалось это странным? Я отозвал Войцеховского в сторону и высказал ему свои соображения. Оказывается, на самом деле он такого же мнения, и тут же решил поделиться своими соображениями с остальными… Его-то никто не мог в чём-то заподозрить.

Сахаров высказался принять к сведению, но всё же настаивал на включении этого пункта.

Чтобы примирить два мнения, решено было пункт о Колчаке не выдвигать выпукло в наших пунктах, а поставить между другими и пункты разработать с вероятно большей подробностью…" (ГА РФ. Ф. 6605. Оп.1. Д. 10. Л. 116.).

Таким образом, подведём первый итог. Иркутский ВРК, зная об отмене смертной казни СНК и ВЦИКом при отсутствии непосредственной угрозы, тем не менее применяет её в отношении Колчака и Пепеляева, мотивируя это угрозами наступления «каппелевцев» и «восстания» в Иркутске. Но — ни та, ни другая угрозы не осуществляются…

Продолжение следует…

Источник