Ровно 250 лет прошло со дня рождения Николая Карамзина (1766-1826). Из дат жизни историка видно, что его детство, юность и часть зрелых лет приходятся на XVIII в., который необходимо признать эпохой самого откровенного и неприкрытого западничества и дворянского «просвещенного» чванства, когда все русское и православное осмеивалось, но превозносилось все европейское. Образование и воспитание Николай Карамзин получил традиционно дворянское, где упор делался на иностранщину, а не на познание своих корней. Высшее общество Петербурга и Москвы отложилось от народа и отгородилось от него языковым барьером. Это оказалось результатом западнических «реформ» Петра Великого. Дабы окунуться в русскость и Православие, Николаю Михайловичу Карамзину пришлось пройти достаточно долгий путь, разочароваться в масонстве и идеалах Запада. Но, чтобы там не писали не говорили, раздвоенность ума оставалась у него до последних дней жизни, как, впрочем, и у поэта М. Ю. Лермонтова, например. Столетнее порабощение России чужой культурой не проходит легко. Оно изживается с величайшим трудом. И к 1917 году, несмотря на старания, славянофилов, государства и царей Николая I, Александра III и Николая II изменить ничего не удалось окончательно и бесповоротно. 1917 год имел истоки, запрятанные слишком глубоко в нашей истории, которую, кстати, современники Карамзина знали отвратительно. Книги предшественников его В. Н. Татищева и М. М. Щербатова не произвели впечатления на озападненные образованные слои русского общества. К 90-м гг. XVIII века мировоззрение Николая Михайловича начинает меняться. Он покидает масонскую ложу «Дружеское ученое общество» и отправляется путешествовать в Европу (1789-1790). Там он попадает как раз к первому этапу французской революции, потрясшей Старый Свет до фундамента. Поездки русского дворянства за границу с обязательным посещением Парижа не являлись редкостью, а скорее обыденностью. Но путевых заметок писать не старались, разве что кроме Дениса Фонвизина. Европа тянула русских, как пламя призывает мотыльков. Европейские страны (особенно Францию) ради развлечений, и чтобы нахвататься новомодных веяний в одежде, изобразительном искусстве и литературе. Даже быт дворянских усадеб пытались подстроить под западный, что частенько приводила к курьезам и глупостям. Кроме того, «по европам» катались ради курортов и целебных источников. Огромное количество денег русские дворяне потратили, прогуливаясь по Германии, Франции, Англии и т.д. А примеру А.Д. Меншикова (небезызвестного фаворита Петра Первого) еще и в банки европейские вкладывали, тем самым стимулируя развитие чужой экономики. Результатом путешествия Карамзина стал выпуск книги, сделавшей его знаменитым. «Письма русского путешественника» по праву считают точкой, с коей началось развитие самобытной литературы русской XIX-XX вв. Тот, кто читал «Письма русского путешественника», никогда не поверит объяснению «восстания» декабристов в 1825 году, мол, молодые дворяне при заграничном походе русской армии против Наполеона увидели, как благоденствуют народы Европы и захотели того же для России. Отметим, что и к восстанию декабристов Карамзин отнесся откровенно плохо: «Бог спас нас 14 декабря от великой беды. Это стоило нашествия французов». И еще: «Вот нелепая трагедия наших безумных либералистов!.. Солдаты были только жертвой обмана». В Европе Карамзин обнаруживает и плохие дороги, и дураков-чиновников, что отчего-то почитается атрибутом лишь России. Правда и хорошие дороги, и чистенькие улицы находятся тоже. Но только Англия и Швейцария оставляют только положительные впечатления от европейского комфорта. А вот Париж — радость модников из России произвел на Николая Михайловича совсем не доброе чувство (при сравнении с российскими городами): «…Здесь гуляет уже не народ, так как в полях Елисейских, а так называемыя лучшая люди, кавалеры и дамы, с которых пудра и румяна сыплются на землю. Взойдите на большую террасу; посмотрите на право, на лево, кругом: везде огромныя здания, замки, храмы — красивыя берега Сены, гранитные мосты, на которых толпятся тысячи людей, стучит множество карет — взгляните на все, и скажите, каков Париж? Мало, естьли назовете его первым городом в свете, столицею великолепия и волшебства. Останьтесь же здесь, естьли не хотите переменить своего мнения; пошедши далее, увидите... тесныя улицы, оскорбительное смешение богатства с нищетою; подле блестящей лавки ювелира кучу гнилых яблок и сельдей; везде грязь и даже кровь, текущую ручьями из мясных рядов — зажмете нос и закроете глаза. Картина пышного города затмится в ваших мыслях, и вам покажется, что из всех городов на свете через подземельные трубы сливается в Париж нечистота и гадость. Ступите еще шаг, и вдруг повеет на вас благоухание щастливой Аравии, или, по крайней мере, цветущих лугов Прованских: значит, что вы подошли к одной из тех лавок, в которых продаются духи и помада, и которых здесь множество. Одним словом, что шаг, то новая атмосфера, то новые предметы роскоши или самой отвратительной нечистоты — так, что вы должны будете назвать Париж самым великолепным и самым гадким, самым благовонным и самым вонючим городом. Улицы все без исключения узки и темны от огромности домов; славная Сент-Оноре всех длиннее, всех шумнее и всех грязнее. Горе бедным пешеходцам, а особливо, когда идет дождь! Вам надобно или месить грязь на средине улицы, или вода, льющаяся с кровель через дельфины, не оставит на вас сухой нитки. Карета здесь необходима, по крайней мере для нас иностранцев: а Французы умеют чудесным образом ходить по грязи не грязнясь, мастерски прыгают с камня на камень, и прячутся в лавки от скачущих карет. Славный Турнфор, который объездил почти весь свет, возвратился в Париж и был раздавлен фиакром, от того, что он в путешествии своем разучился прыгать серною на улицах: искусство необходимое для здешних жителей!» Узнаешь сие и поймешь, что тогдашняя «убогая» Россия вряд ли была грязнее «блистательной» Франции. Хотя Карамзин, странствуя по Европе и посетил места, так сказать, обязательные для «просвещенного человека»: Кенигсберг (где встречался с философом Иммануилом Кантом) и владения на границе Швейцарии и Франции, где жил некогда кумир «образованцев» Вольтер, в Россию он вернулся русским, более настроенным прорусски, чем был. Ветер мнимых европейских «свобод» неплохо прочистил мозги. Впрочем, изменения происходили постепенно. Николай Михайлович забрасывает литературное поприще и с головой окунается в архивы. Он открывает для современников летописи и древнерусские произведения. Он пишет и пишет. История России готовится тихонько к выпуску. Но Карамзин отвлекается для представления императору «Записки о древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях» (1811). Фактически, перед нами идеологическое обоснование и программа для «Истории государства Российского». В «Записке» Николай Карамзин объявляет себя сторонником самодержавия, русского пути и Православия. Бывшие идолы из эпохи Просвещения забыты и заброшены ради России. Карамзин высказывается так: «Деды наши, уже в царствование Михаила и сына его, присваивая себе многие выгоды иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь — первое государство. Пусть назовут то заблуждением; но как благоприятствовало оно любви к Отечеству и нравственной силе оного! Теперь же, более ста лет находясь в школе иноземцев, без дерзости можем ли похвалиться своим гражданским достоинством? Некогда называли мы всех иных европейцев неверными, теперь называем братьями; спрашиваю: кому легче было покорить Россию — неверным или братьям? т.е., кому бы она, по вероятности долженствовала более противиться? При царе Михаиле или Федоре вельможа российский, обязанный всем Отечеству, мог ли бы с веселым сердцем навеки оставить его, чтобы в Париже, Лондоне, Вене спокойно читать в газетах о наших государственных опасностях? Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России…» Карамзин отказывается от космополитизма и занимает позицию охранительства России и Православия от чужебесия и западного влияния. Отметим, что «Записка» чрезвычайно не понравилась императору Александру, но он скрыл свой гнев, а дальнейшие события полностью доказали правоту историка. 1812 год расставил все точки над «i». Предуведомляя «Историю государства Российского» Николай Михайлович отчетливо проговаривает свое кредо: «Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого самодержавия и святой веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия…» Свою «Историю» Карамзин выдает обществу в 1818 году и повергает оное в шок. Живая русская история ошеломила читающую публику. Литературный дар Карамзина заставил людей взглянуть честно в прошлое народа и государства, и оно оказалось интереснее, чем история Античности или европейских стран. Последний том историк опубликовал в 1824 году. Но теперь представим отзывы выдающихся людей, знавших Карамзина не понаслышке. Александр Сергеевич Пушкин писал: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом. Несколько времени нигде ни о чем ином не говорили». Еще более категоричен П.А. Вяземский: «Карамзин — наш Кутузов двенадцатого года: он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас отечество есть…» А ругателям Карамзина (нашлись и такие!) ответил никто иной, как М.М. Сперанский: «Что бы ни говорили ваши либеральные врали, а «История» сия ставит его наряду с первейшими писателями в Европе; скажу даже, что я ничего не знаю ни на английском, ни на французском языке превосходнее». «История…» Карамзина заставила образованные сословия Российской ИИмперии полюбить свою историю, а не подвиги неистовых Роландов и Барбаросс из земель чужедальних. Но Карамзин опоздал, точно так же как и «славянофилы» и последователи их. Западничество и неприятие родной истории разъели русское единство и привели к 1917 году. И сейчас, после либерально-коммунистического погрома русской жизни, мы возвращаемся к самим себе, к русской истории, к Православию. И Николай Михайлович Карамзин очень может пригодиться в освобождении русской культуры от засилья оголтелого западничества. Нам еще предстоит открыть свою Родину заново.

Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках