Памяти Русских мучеников
Владислав Гулевич

Памяти Русских мучеников

15 сентября минуло 99 лет со дня трагедии на улице Семирадского в Перемышле, когда озверевшие венгерские солдаты и их помощники из числа местных украинофилов устроили кровавую баню сорока шести галицко-русским узникам, среди которых были две женщины: Екатерина Бандровская, мать четверых детей, и Мария Мохнацкая, девушка 16 лет. Все они были схвачены по подозрению в русофильских настроениях. …Австро-венгерская армия терпела поражения на фронтах Первой мировой, и в атмосфере отчаяния и истерии галицко-русские люди рассматривались Веной, как «пятая колонна» России. Репрессивными мерами их заставляли отрекаться от русского самосознания, записываться в украинцы. В концлагере Талергоф австрийцы применяли особую воспитательную меру – подвешивание вниз головой, если человек упрямо отказывался быть нерусским. Кто-то выдерживал эту пытку, до конца сохраняя верность своим корням. Кто-то сдавался, и переходил в украинофильский лагерь. Одной из самых известных жертв австро-мадьярского террора против галицких русинов считается Мария Мохнацкая. Это она, как только венгры начали избивать пленников, бросилась на колени перед распятием, стоявшим на перекрёстке, и взмолилась, воздевая руки к небу: «Матерь Божия! Спаси нас!». Этот отчаянный возглас взорвал ситуацию, которая и до того была накалена до предела. Всю дорогу над узниками издевались, в воздухе витал дух насилия и жестокости, и достаточно было одной искры, чтобы взорвать эту гремучую смесь. Этой искрой стала мольба галицко-русской девушки к Матери Богородице. К Марии подскочил офицер, ударил рукоятью пистолета по голове, и хладнокровно убил выстрелом в голову. По другой версии, ей раскроили голову палашом. Этот выстрел словно послужил сигналом для свирепой расправы. Конвой будто озверел, и начал стрелять в толпу безоружных узников. На беду, из ближайшей улицы выехал эскадрон венгерских гонведов, которые с ходу начали рубить метавшихся по улицам галичан саблями. Через время крики смолкли, потому что кричать было некому. На улице Семирадского лежали 44 изрубленных и изувеченных тела. Стены домов и мостовая были красные от крови, вперемешку с мозгом. Раненых добивали кольями, вырванными из ближайшего забора. Потом окажется, что двоим удалось выжить, спрятавшись среди трупов. Они-то и поведали миру о зверской расправе над людьми, единственной виной которых была их русскость. Сохранились также свидетельства других очевидцев, из числа зрителей. Окажется, что в расправе, поражающей совей средневековой дикостью, участвовали не только мадьяры, но и украинские национал-обособленцы. Захлёбываясь от злорадства, криками восторга встречали они каждый удачный сабельный удар венгерского гонведа. Мария Мохнацкая оказалась в колонне пленных не случайно. Ученица русского пансиона в Саноке, она придерживалась, как и вся её семья, общерусских традиций. За это им всем пришлось заплатить жизнью. Марию, как мы знаем, застрелили венгры. Её старшего брата Феофила в 1915 году повесили австрийцы. Отец, пережив своих детей, тоже долго не протянул. По материнской линии дедушкой Марии и Феофила был о. Феофил Качмарчик. Отец Феофил придерживался русофильских взглядов, считая карпатороссов частью одного великого русского народа, вёл активную религиозную и общественную жизнь. Позже он будет причислен к преподобным. Сыном отца Феофила, и, следовательно, дядей Марии Мохнацкой, был Ярослав Качмарчик, президент Русской народной республики лемков в 1919-1921 годы. Ярослав в годы советско-польской войны 1920 года противился планам Польши призвать лемков в польскую армию, выступал за самоопределение Лемковщины, за что и был арестован поляками. Просидел под судом полгода, но был освобождён. Умер в 1944 году. …У венгров к галицким русским были свои счёты. Тысячу лет под венгерским игом томилась Угорская Русь (современное Закарпатье), но венграм не удалось задушить угрорусский народный дух её жителей. Галицко-русский и угрорусский народ можно назвать одним общим для них именем – карпатороссы. Галиция, томясь то под польским, то под австрийским ярмом, старалась налаживать культурно-политические связи с угрорусами, чтобы сообща отстаивать русское дело. Не удивительно, что, оказавшись в Перемышле, венгры видели в карпатороссах злейших врагов и безжалостно рубили их саблями, невзирая на их пол и возраст. На трагедию в Перемышле отозвались многие карпато-русские общественники и литераторы. Её жертвы упоминаются в «Талергофском альманахе», изданном в Львове в 1924 году, в календарях «Лемко-союза», изданных лемками-эмигрантами в США в 1960-х, в «Алфавитном указателе жертв австро-мадьярского террора во время первой мировой войны 1914-1918 гг. на областях Галицкой и Буковинской Руси» знаменитого карпаторосса Дениса Мировича (1971 г.). Василий Ваврик, сам бывший узник Талергофа, написал пьесу «Маша», посвящённую Марии Мохнацкой. Почему бы её не поставить на подмостках украинских театров сегодня? Депутат Госдумы от Волыни Борис Лелявский (активный прихожанин Польской Православной церкви, человек широкого кругозора и твёрдых русских взглядов) посвятил Марии Мохнацкой отдельное стихотворение. В нём он упоминает и австрийского генерала Кусманека (не упоминая, впрочем, его имени), который с удовлетворением созерцал эту зверскую резню: «Боже, Боже! Отъ страшныхъ видъній Мы очнулись въ холодномъ поту. Ниспошли намъ немного забвенья, Нагони на глаза дремоту! И унявъ нестерпимую муку – Снова видъть минувшее зло, Возложи свою легкую руку, На готовое треснуть чело! Нътъ, еще не окончена кара За какіе-то наши гръхи: Мерещится отблескъ пожара Въ мутныхъ водахъ карпатской ръки. Намъ мерещатся цъпи обозовъ, Отходящіе въ страхъ полки, Оглушительный визгъ паровозовъ, Самоходовъ глухіе гудки. Весь измятъ и штыками испоротъ, Весь взъерошенъ, нахохленъ и золъ, Въ Перемышль, древній княжъскій городъ, Залетаетъ австрійскій орёлъ. И откинувъ языкъ, словно жало, Неспособный бороться въ строю, Бьетъ когтями кого ни попало, Какъ бы чуя кончину свою. Вотъ идётъ подъ конвоемъ мадьяровъ Измождённыхъ страдальцевъ толпа. Затекла ихъ спина отъ ударовъ, Капли крови струятся со лба. A когда, не осиливши муки, Кто-нибудь изъ толпы упадетъ, Остальные хватаютъ на руки И влекутъ eгo тъло впередъ. Но не долго. Близка ихъ Голгофа! Лишь одинъ небольшой поворотъ, И на нихъ устремляется снова Опьянъвшій отъ злобы народъ! Сотворите молитву Господню! Нътъ на свътъ того полотна, Гдъ-бы эту кровавую бойню Написать можно было сполна. Засвистъли дубины и палки, И взвились изъ ножонъ палаши. Никакія вамъ жертвы не жалки, По охотъ своей палачи! Такъ мъсите жъ кровавое тъсто, Разрывайте тъла на куски, Цъльте мътко въ убойное мъсто И швыряйте о стъны мозги. Но среди этой жатвы багряной Пожалъйте невинный цвътокъ, Что австрійскій жандармъ, слишкомъ рьяный, Для расправы сюда приволокъ. Этой дъвушки имя – Марія, – Такъ несчастныхъ обычно зовутъ, – Никакіе Соблазны мірскіе Ея сердца къ себъ не влекутъ, Какъ свъча предъ иконой святою, – Она только для Бога горитъ, И своей Неземной красотою Надъ земныміи страстями паритъ. Что вамъ лишніе дъвичьи стоны, Хрипъ еще одного мертвеца? Въдь и такъ похоронные звоны, Раздаются въ церквяхъ безъ конца. Такъ внемлите-жъ двойному заклятью: Мы возносимъ къ вамъ эту мольбу, Припадая съ Маріей къ распятью, Пригвожденному здъсь на столбу. Но напрасно. Къ рыданьямъ вы глухи. Недоступны вы страстнымъ мольбамъ, Что вамъ съ нашей словесной поруки, Коли кровушки надобно вамъ? Пронесласъ надъ толпою команда: – “Не рубить, a повзводно стрълять”! Окружившая дъвушку банда, Инстинктивно попятилась вспять. Загремъли удары сухіе, – Искривились oтъ боли уста – И пронзённая пулей Марія Опустилась къ подножью креста... A вверху возсъдалъ на верандъ Генералъ съ папиросой во рту. Онъ внималъ смертоносной командъ, Точно былъ на солдатскомъ смотру. И когда послъ залпа склонился Надъ ръшёткой лихой генералъ, У него вдругъ монокль заискрился, И отъ смъха въ глазу заскакалъ. Хохочи же до слёзъ, до упаду, Веселися при видъ крови, Находи въ этой казни награду За военныя бъды свои. Намъ же, маленькимъ людямъ, сдаётся, Что на дълъ смъется лишь тотъ, Кто послъдній отъ сердца смъется, Кто хохочетъ въ концъ во весь ротъ. Можетъ быть, уже близко мгновенье, Можетъ быть, недалёкъ уже часъ Избавленья, когда Провидънье Неожиданно вспомнитъ о насъ. Послъ тысячилътнихъ мученій, Послъ пытокъ “огнемъ и мечёмъ”, Послъ павішихъ въ борьбъ поколъній, Можетъ быть, мы свободно вздохнёмъ. Но тогда не для празднаго смъха Всколыхнется запавшая грудь. Не такая пустая утъха Завершитъ нашъ страдальческій путь. Мы завътнаго срока не знаемъ, Но когда онъ настанетъ – клянусь – Мы свободно тогда зарыдаемъ, Зарыдаемъ на цълую Русь! О принесенныхъ въ жертву Россіи, О погибшихъ во славу Христа, О невинно убіенной Маріи Мы наплачемся вдоволь тогда. A пока въ неизімънномъ терпъньи, Гробовое молчаніе храня, Стиснувъ зубы, падёмъ на колъни Передъ памятью свътлой ея ...». Читайте нас в Фейсбуке, ВКонтакте и в Твиттере