Эксклюзивное интервью с писателем, режиссером Константином Душеновым Вышла в свет книга Константина Душенова «Будь верен до смерти». Это тюремные записки. Константин Юрьевич, эта книга – плод ваших размышлений в совершенно особых, экстремальных условиях тюрьмы. Вы в тюрьму попали уже как писатель, известный публицист и режиссер. Писать начали не в тюрьме. Чем качественно отличается писание в тюрьме от творчества в тиши питерского кабинета? Константин Душенов: Это не совсем писание в тюрьме, потому что в самой тюрьме – в крытке – достаточно жесткий режим и там особо не попишешь. Если иметь в виду тюрьму как институт в широком смысле того слова, то на зоне тоже особых условий для того, чтобы писать, вряд ли можно отыскать. Мне в какой-то мере повезло. Так случилось, что в результате конфликта с лагерной администрацией я попал под «Тайфун» (спецназ УФСИН) и они меня хорошенько обработали. В результате всего этого дела я надолго попал в больницу. А лежа в больничке у меня уже была возможность что-то написать. - А так на зоне писатель не может появиться? Просто нет времени физически где-то присесть и что-то написать? - Нет условий. Также психологически нет стимула для этого. Хотя вы знаете, несмотря на то, что ты постоянно находишься среди людей, иногда ты чувствуешь себя там проще и спокойнее. Чаемое многими современными людьми одиночество там легче достигается, несмотря на то, что много народу вокруг. Потому что до тебя нет никому дела и тебе по большому счету ни до кого нет дела. Каждый решает свои проблемы. Всё это честно и ясно проговорено, а тюрьма отличается тем, что там существует полная ясность во всех отношениях. Хотя в принципе, в тюрьме нет ничего из того, чего нет на воле. Просто там это всё в таком концентрированном виде присутствует и, может быть, в силу экстремальных условий и концентрации этой ясности и в межчеловеческих отношениях, и в своем внутреннем состоянии дает такой странный эффект, который на воле не так-то просто достичь. - Вы прошли путь страданий, подавления вашей воли и свободы. Это не могло не отразиться на остроте восприятия. Как это повлияло на книгу? - Когда меня посадили, то я фактически на 2,5 года выпал из политической жизни, за ней не следил. Есть на зоне телевизоры, которые стоят в так называемых помещениях для воспитательной работы (ПВР), куда зэки могут приходить в определенные часы и просматривать какие-то программы. В принципе можно следить за политикой через телевизор во всяком случае. Но это особого интереса не представляет, и нужды какой-то в этом я не испытывал. Потом, когда оказался в больнице, и появилось больше свободного времени, я вдруг, глядя в телевизор, с удивлением обнаружил, что этот политически мир, политическая жизнь, совсем не те, которые были, когда меня сажали. За 2,5 года, произошли удивительные изменения. Сперва меня это озадачило, и я какое-то время наблюдал, пытаясь сообразить, это мне кажется или просто фантомы, или это действительно так? Потом я убедился, что изменения реальны. Они мне особенно бросились в глаза, именно в силу того, что у меня был этот двухлетний перерыв. Я допускаю, что человеку, который постоянно за всем следил, эта эволюция была невидна. Поскольку у меня оказались такие дискретные восприятия, и перерыв между двумя точками составил больше двух лет, то появилась возможность рассмотреть эту новую политическую реальность. Кстати, это как раз совпало с болотными движениями. - И с антиболотным рвением власти. - Да, я хорошо помню дискуссии в больничной палате. Потому что времени много в больничке, люди лежат, делать особенно нечего, вот и рассуждают за жизнь. - Константин Юрьевич, «Будь верен до смерти»… Название говорит само за себя. Вы можете кратко рассказать, о чем книга, в чем её суть? - В Священном Писании сказано: «Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни». Ничего не бойся, все страдания, если ты их претерпишь, если ты не отступишь от меня, я приведу тебя ко мне, – так Господь Бог говорит человеку. Тюрьма – это опыт тяжёлый, но очень ценный. Я не считаю это потерянным времени и ни в коем случае не хотел бы себе другой биографии. Есть известный афоризм, что мужчина должен посадить дерево, построить дом и родить сына. Но это программа-минимум, а если взять по максимуму, то мужчина ещё должен повоевать и посидеть в тюрьме. У меня на сегодняшний день все этих пять пунктов лежат в Лете. Так что спасибо родному государстве, что оно помогло мне всю эту лестницу пройти. Что касается того, о чём книга. Книга о том, как мне после двухлетнего перерыва из тюрьмы увиделась общественно-политическая жизнь страны. Я политикой никогда не занимался. Я никогда не был борцом с режимом. Я всегда воспринимал свою деятельность, как некоторую обязанность, обстоятельство. Господ Бог открывает человеку свою волю через обстоятельства жизни. Обстоятельства моей жизни сложились таким образом. Я никогда не мог подумать, когда я, например, был командиром ракетно-торпедной группы на атомной подводной лодке, что я стану пресс-секретарём митрополита. Когда я был пресс-секретарем митрополита, мог ли я подумать, что мне придётся быть самостоятельным редактором газеты, а потом режиссером-сценаристом и ведущим фильма, и в тюрьму попасть. Как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Вот обстоятельствами Господь Бог открывает человеку свою волю. Церковь учит нас, что главное этой воле соответствовать. Человек должен все время находиться в поиске. Он должен все время задаваться вопросом: чего от меня Господь Бог хочет в данной ситуации? Святые отцы говорят, что любое дело, которое бы ты не делал, неважно, что ты делаешь: носки стираешь или выступаешь с трибун, делай его так, как будто его тебе лично Господь Бог поручил. - Тюрьма – с одной стороны система, механизм подавления людей. С другой стороны – человек один. Люди разные – сильные, смелые, слабые. Скажите, легко сломать человека? Что помогло выстоять? Какие примеры вы видели, какие примеры прошли перед вашими глазами в этой системе? - Человека сломать по большому счёту не трудно. Что такого трудного в этом? Нельзя сломать искренне верующего человека. Есть вера, которая из книг. Человек прочитал много книг, хорошо информирован, эрудирован. А есть вера, которая чувствуется в сердце, что называется живая вера. Когда общение человека с Господом Богом становится не формой литературного прочтения, а частью личного опыта. Этот опыт обретается в скорбях, на изломах, в каких-то экстремальных точках человеческой жизни. Когда такая живая вера у человека появляется, то с таким человеком уже ничего нельзя сделать. Он идет на смерть, на крест, на костер, на муки, потому что знает, за что он страдает. Причем знает не теоретически, он знает это практически. Еще Варлам Шаламов писал о том, что единственные люди, которым можно верить на зоне и которые тебя не продадут – это религиозники. Потому что в ином случае у человека нет выше ценностей, чем жизнь. Только верующий человек понимает, что есть ценности выше, чем эта временная жизнь. Если этого убеждения, внутреннего сознания нет, и человек живёт одним днём, то тогда конечно тюрьма – это идеальное место, где можно человека ломать. Голод и холод. Я писал здесь о том, что на самом деле не надо иголки под ногти загонять, не надо каленым железом пытать. Есть два универсальных фактора, два «воспитателя», которые могут от тебя добиться всего чего угодно – голод и холод. Я лично знаком с человеком, который сидел под Томском на зоне четыре года и вышел оттуда весом в 46 кг. Это к вопросу о голоде. Было в середине 2000-х годов. На тот момент там официально существовали такие понятия, как пониженная норма питания. Он там заболел туберкулезом. Его перевели в туберкулезную больничку, а там при приёмке зеков взвешивают. Он много интересного рассказывал. Как трупы просто под лестницей складывают. Они там лежат, вывозят не часто. Помирают же зеки, вот их там и складывают под лесенкой. Холодно, они там особо вонять не начинают, лежат себе и лежат. Так что это все такие современные реальности. Демократический ГУЛАГ по большому счету ничем от сталинского не отличается. Я когда вышел, перечитал «Один день Иван Денисовича» Солженицына именно для того, чтобы сравнить с собственным опытом, и обнаружил удивительные вещи, что в целом ряде аспектов жизнь современного зэка затруднена гораздо больше, чем у Ивана Денисовича в лагере. Приведу элементарный пример. Иван Денисович приходит с работы, их приводят, и он из одного барака идёт в другой барак и решает там какие-то свои проблемы, с кем-то ему нужно поговорить. Мне интересно, покажите мне зону, тем более строгую, где зек пришел и из одного барака может в другой барак пойти просто так, перетереть какие-то проблемы? Там все залокалено, никуда не двинешься. Или, например, тот же самый Иван Денисович приходит к другому зеку, который считается очень благополучным, благодаря тому, что ему часто идут посылки из дома... Сейчас идут посылки из дома? Всё ограничено резко! Все регламентировано современным Уголовно-исполнительным Кодексом РФ. Ты там не получишь ни грамма лишнего. Ты ещё и то, что положено не получишь, потому что сто тысяч способов есть ещё и этого тебе не дать. Так что, конечно, зона – не сахар. Но я могу сказать, что я встретился на зоне с таким благородством, которого я на воле не видел. Хотя и подлости тоже там достаточно. Всё сжато, всё концентрировано. Зона человека очень быстро просвечивает. Три-четыре месяца, и сразу становится понятно, кто есть что. Ты когда заезжаешь, то тебя примут в том качестве, в котором ты подашь. Никто тебя с ходу не будет пытаться сразу грузить. Ты зайдешь, загнёшь пальцы веером и скажешь, что ты круче всех на свете. Народ скажет: «Хорошо, круче всех, ладно». Но дело в том, что зона всё время будет тебе побрасывать ситуации, в которых ты эту крутизну должен будешь подтверждать. Если ты её подтверждаешь, то честь тебе, хвала и слава. А если ты её не подтверждаешь – извини, ты очень быстро съедешь на самый низ этой иерархии. Как бы там совсем в результате не уехать в петушатник к обиженным. Становится ясно, кто есть человек, на что он претендует. - Всё-таки эта книга не «Один день Константина Юрьевича». - Нет, конечно. Она ко мне имеет отношение только как к автору. О моих каких-то личных переживаниях и о тюремном опыте, по-моему, есть всего два материала. Основная часть материала в книге посвящена анализу общественно-политической ситуации, как она мне виделась. Я как бы ехал вдоль этой политической ситуации. Из воли в тюрьму, из тюрьмы в больничку. Я как бы проезжал мимо всего этого, что происходило на воле. Это такие впечатления пассажира, из окна своего жизненного поезда я наблюдал за политическим варевом и пытался рассмотреть там что-то со своей колокольни. - Многие люди со стороны знают о вашей позиции, читали вас до того, как вас посадили и сейчас слушают вас после того, как вы вышли. Некоторые из них могут сделать выводы следующие: Константин Душенов был репрессирован, отпущен, но после этого резко поменял политическую позицию. В этом кто-то усматривает конформизм. - Да, усматривает, конечно. Что Душенов продался – это я регулярно в Интернете читаю подобного рода мнения. Тут нужна ясность. Начнём с фактов. Что касается меня – я вообще на УДО не просился, не писал заявлений. Я сменил четыре зоны. Я всем говорил, ясно понимая, что у меня политическая статья и меня никто на самом деле не отпустит на УДО. Поэтому я с самого начала заехал и сказал, что это «удо-мудо» мне не нужно. В Княжево вообще смешная ситуация была. Ко мне приходили даже представители администрации, смотрели на меня как на жирафа в зоопарке: «Константин Юрьевич, нам правду сказали, что вы на УДО не хотите идти? Вы заявили об этом, что на УДО не пойдете?». УДО – это такой крючок, за который очень удобно администрации зека держать. Как только ты решил, что ты хочешь выйти по УДО, сразу оказываешься в очень жесткой ситуации: ты вот это должен сделать, а это не можешь делать. Тут тебя опер дёрнул к куму, и скажут тебе: «Так, давайте осужденный Пупкин, тут такое дело, нужно посмотреть, проследить, чтобы...». То есть, у администрации сразу возникает масса возможностей тобой манипулировать. Я не писал на УДО. Мне предложил уйти на УДО после того, как история с «Тайфуном» и избиением приобрела большой общественный резонанс. Появилось множество публичных обращений и в Администрацию Президента, и к премьер-министру с просьбой разобраться. Многие депутаты депутатские запросы и генпрокурору, и директору ФСИН. Как раз приехал специально из Москвы один из заместителей директора ФСИН, генерал-лейтенант и предложил пойти на УДО. Не буду называть фамилии, нет ничего секретного. Просто и он сейчас уже уволен, и того же Реймера сменили. Короче они сами приехали и предложили мне идти на УДО. Я сказал, что не против, но ничего писать не буду. Они сказали: «Нет-нет, не надо ничего, вы нам дайте только координаты своего защитника, мы договоримся». И действительно, дирекция ФСИН, то есть тюремщики, цирики, сделали всё, чтобы меня выпихнуть после этого. Всё. Самое интересное, прокуратура насмерть встала грудью и сказала: «Не отпустим Душенова!» Мол, всё правильно было, вы его правильно гнобили, «Тайфун» его не бил, он сам этот «Тайфун» покусать хотел и т.д. Единой государственной политики нет, и ведомства уже начали между собой бороться. - Вы говорите, что приехали и предложили УДО чиновники в погонах из ФСИН. Чем обусловлена эта милость? - Когда беспредел с «Тайфуном» начался, потом меня шесть раз помещали в штрафной изолятор. Я отсидел 3,5 месяца в одиночке, в шизняке и т.д. Я так полагаю, начальству изначально было ясно, что просто так это дело не кончится. Но они знают, что эти бюрократические жернова очень медленно проворачиваются. У меня такое ощущение, что хозяину, то есть начальнику колонии в Борисове Гриве просто сказали, условно говоря: «Смотри, у тебя есть 4-5 месяцев, ты должен за эти 5 месяца добиться от Душенова письменного заявления, что всё нормально, всё хорошо, ничего не было. Больше мы не сможем тебя прикрывать, потому что начнут работы механизмы, депутатские запросы пошли. Это всё будет проворачиваться. Плюс общественность начинает возникать и кричать: отпустите Душенова, он политзаключенный». Именно поэтому так жёстко ко мне подошло руководство администрации, потому что нужно было от меня добиться, что всё хорошо, что ничего не было. Поэтому сына моего 13-летнего пытались посадить в тюрьму, инкриминируя ему тот факт, что он, выкрикивая фашистские лозунги, избил старшеклассника, притом, что ему нос сломали. Короче говоря, был предпринят целый ряд телодвижений, направленных на то, чтобы так или иначе заставить меня сказать, что всё хорошо, всё замечательно, ничего не было. Но этого не получилось, время истекло, а скандал нарастал. Вал общественного внимания к проблеме становился всё время выше и выше. Они вынуждены были так как-то решать вопрос. Для себя они решили, что обойдутся малой кровью, уволят стрелочников. Действительно, «по собственному желанию» было уволено два спецназовца с «Тайфуна». Это те двое, которых я мог опознать, которых я видел. Потому что били двое сзади и двое спереди. Те, которых я видел и мог опознать, ушли. Еще были уволены два прокурора, которые курировали моё дело из прокуратуры по надзору за соблюдением законности в местах лишения свободы. Тоже по собственному желанию. Один – Забара, и второй – Маренков. После того как пошли запросы из Госдумы в Генпрокуратуру, там сказали: ребята, ищите крайних. И они нашли. Действительно, один лейтенант, другой старший лейтенант – уволили. Ещё ряд мелких фигур были уволены. И руководство решило, что теперь нужно, чтобы дальше эта ситуация не развивалась, нужно быстренько Душенова с глаз долой из сердца вон. Судя по тому, что вы рассказываете – это пример достаточно необычен. - Он очень необычный. Я вам приведу пример – мне вынесли 13 взысканий. Сейчас по поводу этих «безумных писек», которые сидят, внимательно каждый их шаг отслеживают на зоне. Ах, ей вынесли взыскание, она с подъемом не встала. Для человека внешнего это не понятно. Я же когда читаю, я прекрасно понимаю, что там происходит. Тем более что в Княжево был женский отряд. Меня там попросили ещё клубом позаведовать, а в клубе у меня был женский коллектив. Я их нравы прекрасно понимаю, и что там происходит, мне на самом деле понятно. Так это там одно взыскание и её на УДО не пускают, а у меня было 13 взысканий! Я трижды был объявлен злостником. Есть трижды Герои Соцтруда, а я был трижды злостным нарушителем дисциплины. Фотографии профучетников и всяких злостников висят в дежурке. Эта дежурка вся была в моих фотографиях и было написано: первая фотография – склонен к побегу (красная полоса у меня должна быть), вторая фотография – склонен к дезорганизации нормальной деятельности учреждения. Со всеми этими взысканиями, они мне выносились и потом одним махом хозяин, то есть начальник учреждения, снял свои же 13 взысканий, одним приказом. Я даже дословно помню формулировку: «как вынесенные с грубым нарушением установленных правил». - У вас нет копии этого приказа? - Нет. Это всё есть в деле. Там есть гораздо более интересные документы, я вам могу рассказать. Раньше я думал, что такое только в книжках бывает. Там есть документ опера по фамилии Нанава, который пишет докладную хозяину, начальнику зоны, чтобы как-то оправдать телесные повреждения. Они мне две недели не давали их зарегистрировать, а когда уж совсем стало хреново, всё-таки в травмпункте они были зарегистрированы через 17 дней после побоев и всё равно были все кровоподтёки, кровоизлияния и прочее. Всё это врач записал и это официальный документ. Теперь начинает работать демократическая машина. Душенов никому не интересен, но нужно отчитаться: откуда на осужденном взялись следы побоев, кто бил? Они и так крутили, и сяк крутили, но не вытанцовывается у них ничего. Появляется этот фантастический документ, я его собственными глазами видел, он имеет место быть. Там написано, что в результате оперативных мероприятий установлено, что осужденный Душенов, пытаясь приобрести нездоровый авторитет среди спецконтингента, улучив момент, когда его никто не видел, сам себе нанёс многократные телесные повреждения, которые теперь пытается выдать за результаты побоев представителей администрации (!). Учитывая, что два тайфуновца меня прессовали сзади, было большое количество повреждений в районе позвоночника и почек. Интересно, как можно самому себе нанести такого рода повреждения? Не знаю, наверное, как-то разбегаться и спиной об угол биться. Я думаю, что такое бывает только в книжках, а это совершенно реально. Возвращаясь к вопросу о том, что изменилось, и продался Душенов режиму или нет. Я никогда не воевал с собственным государством. Даже тогда, когда это государство меня посадило в тюрьму, я судье в последнем слове говорил, что вы вправе меня посадить, воля ваша. Над туловищем моим вы властны, но вы не властны ни над моей совестью, ни над моей душой. Туловище моё вы можете переместить в места не столь отдалённые, закрыть меня в четыре стены. Это вы ещё можете. Но ни мои убеждения, ни мои мысли, ни совесть мою. Они вам абсолютно неподвластны. Какие бы вы не выносили приговоры, от этого ничего не изменится. Поэтому надо иметь в виду, что эта безумная, фанатическая ненависть к Путину, на мой взгляд, связана с некоторой слабостью людей, с неспособностью людей преодолеть обиды страшных 90-х и начала 2000-х. Потому что действительно власть такое количество оскорблений нанесла русским людям, столько ран нанесла русской душе, русскому сердцу, что у каждого русского человека есть, что предъявить Кремлю. Но нам нужно в этой ситуации подняться над своими обидами. Подняться над своими амбициями. Неспособность подняться над ними с моей точки зрения, свидетельствует о некоторой слабости – люди не умеют прощать, а может быть просто они никак не могут себя в этой реальности найти и обрести. Потому что новая реальность – это свершившийся факт, это очевидно. Бесконечно повторять эти заскорузлые мантры про Воруй Воруевича, про путинское предательство... Всегда есть какое-то количество неадекватных людей. Есть демшиза – это очевидно, всем давно знакомо. К сожалению, существует и патриотическая шиза – некий небольшой сегмент людей, которые неадекватно воспринимают реальность. Поэтому я всегда старался быть верным Господу Богу. И я всегда старался соизмерять свою жизнь с велением своей православной совестью. К сожалению, у меня далеко не всегда это получается, но я стараюсь. Не с политикой, не с тем, меняется ли хозяин Кремля или остаётся тем же самым – это всё важные моменты, но они второстепенные. Человек приходит на землю не для того, чтобы решать политические вопросы, а для того, чтобы спасти душу свою и заработать, как говорили святые отцы, своё спасение. Вся наша жизнь – это работа на селе сердца своего. Внутри себя человек должен работать: истреблять грех внутри и по возможности вокруг себя тоже. - Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи. …Возможно, книгу захотят купить. Где-то в редакциях патриотических газет она есть, может быть, в «Русском вестнике», конечно, в «Завтра», конечно можно её достать, в книжном клубе Союза писателей России. Всё это достаточно известные места. Эта книга есть некий поворотный момент в вашем восприятии именно политической реальности – не духовной, поскольку вы остаётесь по-прежнему на тех основаниях, которые ещё были заложены при митрополите Санкт-Петербургском и Ладожском, а это некая интерпретация политической жизни страны. - Во всяком случае, мне кажется, что мы имеем сейчас все основания для оптимизма. Если ещё пять-шесть лет назад казалось, что мы на грани краха, то неким чудесным образом по милости Божией обстоятельства сложились таким образом, что сегодня перед нами – перед русскими людьми, перед нашим русским государством – открывается широчайшее окно возможностей. Будут эти возможности реализованы или не будут, воскреснет ли Святая Русь во всей своей державной мощи, в блеске своего православного благочестия – сегодня зависит только от нас и ни от кого больше. - Спасибо, Константин Юрьевич. Беседовали Андрей Фефелов и Юрий Котенок Фото Ю.Котенка Читайте нас в Фейсбуке и ВКонтакте

Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках